Т. Клайн - Церемонии

— Да.

Фрайерс неуверенно остановился в нескольких футах перед дверью. Сквозь щель он видел небольшую часть помещения. Огонек лампы как будто мерцал в тумане.

— Джереми, — Голос Деборы теперь звучал мягче.

— Да?

— Зайди внутрь, Джереми. — Он не сдвинулся с места. — Мне нужно тебе кое-что сказать.

Фрайерс медленно толкнул дверь. Ванную комнату заполнял пар. Лица Фрайерса коснулся теплый влажный воздух с ароматом розового мыла.

Дебора лежала в ванне, над водой виднелась только ее голова. Сквозь завитки пара нетерпеливый взгляд Фрайерса обшарил ее бледно-розовое тело, отыскал темные соски, размыто проглядывающие в мыльной пене, и треугольную тень курчавых черных волос между ног.

Пока он изучал ее, женщина лежала неподвижно.

— Помнишь, — сказала она через некоторое время, — ты как-то предложил потереть мне спинку?

— Да. — Фрайерс неуверенно замер на пороге, гадая, хватит ли у него смелости подойти ближе.

— Помнишь, что я ответила?

— Не совсем. «Как-нибудь в другой раз»?

Дебора кивнула с едва заметной улыбкой.

— Как-нибудь в другой раз, когда мужа не будет дома.

— Угу, — Фрайерс с трудом сглотнул.

— Сейчас его нет дома.

Женщина начала медленно садиться. Из воды появились плечи, беловатая жидкость заплескалась у самых сосков. Потом тяжелые, полные груди повисли свободно, с них закапала вода. Блестящие черные волосы легли на мокрые плечи как шаль.

Теперь женщина сидела прямо, вода собралась вокруг ее талии как сброшенная сорочка. Но Дебора продолжала подниматься: подобрала под себя ноги и наконец встала перед ним в полный рост.

— Зайди внутрь, Джереми. — Она протянула к нему руку. — Как раз ты-то мне и нужен.

Дождь барабанил по каменным стенам дома, тряс окна в гостиной. Сидя внутри, молодой человек при тусклом свете лампы слушал рассказ матери, и по спине у него бежали мурашки. Женщина казалась ему как никогда чуждой. Эта комната и весь дом принадлежали ей одной, здесь не было для него места. Она перебралась в это вдовское прибежище, пока он жил в другом городе. И хотя он много раз ее навещал, в ее доме он всегда чувствовал себя чужим.

— Ты пришел из-за Деборы, — говорила женщина. — Ты чувствуешь, что она изменилась. Отдалилась.

Он кивнул, уже не удивляясь ее способности читать его мысли.

Но то, что она рассказала потом, его удивило.

Мать говорила о девственницах, драконах и дхолах, о редких месяцах с двумя полнолуниями и о старике, который мечтает уничтожить этот зеленый живой мир. Каждое ее слово противоречило всему, что он знал. Она говорила о вещах, которых не может быть. Он не верил ни единому ее слову — и все равно дрожал.

Она показала ему Картинки и рассказала их историю, и его ужас лишь возрос. Он узнал рисунки из «Диннода» и принялся гадать, нет ли в них какой-то правды. Он чувствовал, как давит на него это новое знание, и понимал, что его жизнь никогда уже не будет прежней.

Закончив рассказ, мать сказала:

— Помни, ты должен прийти ко мне, когда приедут гости. Той же ночью, втайне. И приведи с собой девственницу. — Она подалась к нему, пристально посмотрела в глаза и вцепилась в руку изогнутыми как когти пальцами. — Не забудь, сынок. Главное, приведи ее с собой. С Божьей помощью об остальном позабочусь я.

Внезапно женщина склонила голову на сторону и уставилась на забрызганное дождевыми каплями окно. Когда она вновь посмотрела на сына, выражение ее лица изменилось.

— А теперь иди. — Ее тон снова стал тревожным. — Скорее возвращайся домой, или там случится утопление.

И даже не попрощавшись, мать торопливо выставила его за дверь.

…И я влез бы прямиком к ней в ванну, если бы в тот момент по дороге, разбрызгивая воду, не подъехал Сарр. Я шмыгнул на кухню как воришка, проклиная собственную глупость: застань Порот нас вдвоем, он наверняка убил бы обоих. Я сбежал в гостиную и схватил первую попавшуюся под руку книгу, — те самые вдохновляющие стихи, которые я читал Деборе, — так что к тому времени, как Сарр загнал автомобиль в амбар и добежал под дождем до дома, я сидел в кресле-качалке, ссутулившись над самым нудным мильтоновским стихотворением, какое смог отыскать. Когда он вошел, я все еще нервничал, — я чувствовал, как бьется у меня сердце, — но Порот обо мне, кажется, и не думал.

«Где Дебора?» — спросил он с невероятно встревоженным видом.

«Точно не знаю, — неопределенно ответил я. — Может быть, в ванной».

Он постоял с минуту молча, потом уселся на низкую скамью и вытянул перед собой длинные ноги. Кажется, только тогда Порот заметил меня. Несколько раз откашлялся, как будто хотел спросить о чем-то, но не решался. Наконец сказал:

«Джереми, я не хочу лезть не в свое дело, и вы не обязаны мне отвечать, но…» — и я подумал: «Боже мой, вот я и попал!» Но потом он ни с того ни с сего спросил, девственница ли Кэрол.

Такого вопроса я никак не ожидал. Кажется, ответил, что не знаю.

«Сомневаюсь. Она кажется не слишком искушенной в этих вопросах, — Кэрол как-то даже думала стать монашкой, — но она хорошенькая, так что до меня она наверняка с кем-то встречалась».

Порот посмотрел на меня с сомнением.

«Если вас интересует, спал ли с ней я, — добавил я, — то нет, я с ней не спал».

Я-то думал, что именно это он и хотел услышать, хотел убедиться в том, что Кэрол чиста, раз уж она послезавтра приедет сюда и, вероятно, снова заночует под его крышей. Но Порот не обрадовался, а как будто только сильнее встревожился. Я спросил его, в чем дело, и он пообещал все объяснить в выходные.

На ужин сосиски и рис, и то, и другое куплено в кооперативе. Консервированная стручковая фасоль, сухое молоко в кофе. Куда катится мир? Дебора была холодна как никогда, ни разу даже не взглянула в мою сторону, лишь подкладывала еду и улыбалась Сарру, но тот явно на это не купился. Продолжал пялиться на нее, молчал и почти ничего не ел. В конце концов мне стало ужасно неуютно. Я был уверен, что он что-то подозревает. Надеюсь, он не устроит Деборе взбучку после моего ухода.

После ужина как можно скорее сбежал к себе. Стоило бы прибраться перед приездом Кэрол и Рози, но из-за моросящего дождя и холодного ветра едва хватает сил на чтение. Даже писать в дневнике кажется слишком утомительным. Завтра надо будет подрезать этот плющ; он снова начал закрывать окно, и по стенам опять поползла плесень. Как будто я тону в пруду с темно-зеленой водой.

Странно, что я так устал; учитывая, что встал я поздно, да потом еще и вздремнул, я проспал почти полдня. Увы, в свои тридцать лет я стал стар и дряхл!

По крайней мере, этой ночью в лесу тихо.

Старик возвращается к себе в квартиру — шторы опущены, зонт сушится в ванне — и только тогда понимает, что мужчина все еще жив. Что-то помешало его плану. Нет, не что-то. Кто-то.