Джон Лэнган - Дом окон [litres]

Наконец трубку сняли и я услышала голос Теда:

– Алло?

Облегчение накрыло меня с головой так быстро, что я не успела его прочувствовать. Я почти закричала:

– Тед! Это Вероника. Жена твоего… Жена Роджера. С тобой все хорошо?

Ответа не последовало.

– Тед? – повторила я. – Ты меня слышишь?

Он повесил трубку.

Когда я перезвонила, номер был занят. Неудивительно, что он повесил трубку. Правда, я надеялась, что, может, где-то порвались провода и нас попросту разъединило. Но нет, я знала, это было его решение. По крайней мере, я услышала его голос. Я положила трубку, и мгновением позже в квартиру ворвался взволнованный Роджер. Тогда я не рассказала о звонке. Мне казалось, что стоит подождать, пока он сам не заговорит о Теде. Он не знал. Остаток дня мы провели, приклеившись к телевизору, на экране которого снова и снова крутили страшные картины. Репортеры, ведущие, аналитики – все они упрямо твердили, что случившееся невообразимо. Нет, подумала я, такое можно только вообразить. Но подобное должно оставаться надежно запертым на страницах романа Тома Клэнси.

Роджер ни разу не упоминал Теда. Или Джоан, раз уж на то пошло. Прозвучит странно, но одиннадцатого сентября я осознала, что мой муж окончательно отрезал себя от прошлой жизни. К моему разочарованию, он даже не предложил позвонить Теду. И, если уж совсем начистоту, я немного расстроилась из-за того, что он даже не позвонил Джоан. Она, несомненно, тот еще тиран, но в такой день надо посылать к черту все разногласия и, по крайней мере, элементарно проверять, не случилось ли чего друг с другом. Я могла бы проговориться о том, что пыталась связаться с ними обоими, но чем дольше Роджер хранил на эту тему молчание, тем больше мои попытки представлялись не к месту.

Ты помнишь, как все было после теракта? Поскольку я писала статью о Готорне, мне пришлось перечитать парочку его произведений, и я принялась уже чуть ли не в двадцатый раз за «Дом о семи фронтонах». Утром одиннадцатого числа я успела прочитать несколько страниц, когда затрезвонил телефон, и моя подруга, Алиша, сказала включить телевизор: в башни Всемирного торгового центра врезался самолет. Я отложила книгу и до конца дня так к ней снова и не притронулась. Позже – думаю, где-то на следующее утро – я заметила, что она так и лежит там, где я ее оставила. Я продолжила с того места, где остановилась; там, где Мол накладывает проклятие на судью Пинчена: «Бог напоит его моей кровью!» Но продолжить была не в состоянии. Слова на страницах никак не укладывались в голове. Я постоянно возвращалась к этому заявлению. «Бог напоит его моей кровью!» В конечном счете, я отправила Готорна обратно на полку и занялась уборкой. Закончив, усталая и вспотевшая, я не почувствовала облегчения, зато нашла способ убить время. В течение следующей недели я драила квартиру каждый день, иногда по два раза. Начищала все серванты и их содержимое. Переставляла мебель в гостиной. Когда я слышала слова Роджера – «Я отрекаюсь от тебя; я отказываюсь от тебя», – когда мне снова мерещился шепчущий Дом, я запрещала себе обращать на это внимание и принималась толкать диван. Я откручивала светильники и замачивала их в кухонной раковине, чтобы отмыть слои накопившейся грязи. Я переставляла мебель в спальне. Когда перед глазами вставала фраза «Бог напоит его моей кровью!», я игнорировала ее и тянула на себя кровать. Я выбрасывала вещи из шкафов, сортировала одежду Роджера в две кучи: одну сложить обратно, другую отнести в благотворительный фонд. Роджер наблюдал за моими занятиями, но помалкивал. Его реакция на кризисную ситуацию была другой: он целиком и полностью сосредоточился на своих занятиях. Часами сидел за кухонным столом с распечатками ключевых отрывков из книг, которые разбирал со студентами, исписывал их комментариями и заметками ручками разных цветов. У каждого мотива был свой цвет. После того, как он откладывал листок, тот был похож на что-то среднее между географической картой и картиной современного художника.

И вот как-то на той первой неделе – почему-то кажется, что в пятницу, – я поехала в город за материалами для уборки. На обратном пути на Мейн-стрит случилась авария, и полицейский отправил меня на объездную дорогу, которая вела на Фаундерс-стрит, мимо Дома Бельведера. Знаешь, на тот момент я не видела его уже много месяцев. Ну, вживую. Ни один из моих повседневных маршрутов не включал в себя Фаундерс-стрит, а отклоняться от маршрута я не любила. Но тогда слева от меня проплывал этот домина, восседавший посреди лужайки, словно… Не знаю, с чем сравнить. Я знала: он не пустой. Я была внутри, я была внутри с Роджером. Это был лабиринт, набитый мебелью и внутренней отделкой. По сравнению с этим домом все казалось пустым. И все же, когда по окнам Дома пробежал отблеск, я была абсолютно уверена, что стоит мне припарковаться, пересечь лужайку, открыть дверь и войти внутрь, и меня встретит полое пространство, окруженное лишь стенами и потолком. Я проехала мимо.

Еще задолго до того, как это случилось, я предчувствовала, что, как только мы вступим в войну – поскольку мне сразу стало ясно, что мы не собираемся стоять в стороне; вопрос был только в том, где и когда, – у меня было предчувствие, то есть твердое убеждение, что Теда отправят на фронт. Я не совсем понимала, чем занимается Тед в армии. Я знала, что он сержант в Силах специального назначения, но не разбиралась в подробностях. Как-то раз я поинтересовалась у Роджера, что конкретно делает Тед. Он сказал: «Его отряд проводит секретные операции» – но я и понятия не имела, что это значит. Я продолжила расспросы, полюбопытствовав, что за «секретные операции», и он ответил: «Инфильтрация, разведка, диверсия, ликвидация и тому подобное». Я не знала, насколько точно мне все описал Роджер, – позже оказалось, что он, в целом, все правильно сказал, – но понимала, что после такой длительной службы в армии Тед был одним из опытнейших бойцов, а значит, будет одним из первых засланных на фронт.

Я не ошиблась. Среди первых солдат, ступивших на афганскую землю, было подразделение Теда. Точно не скажу, что он делал в первое время. Знаю только, что находился в самом пекле. По крайней мере, так сказал мне его лучший друг. Да, я общалась с лучшим другом Теда, его зовут Джин Ортиз. Хотя, как он мне сказал, все зовут его Дятлом. Я связалась с ним после исчезновения Роджера, когда старалась найти объяснение всему, что произошло. Мне надо было кое-что узнать о Теде, о его службе в Афганистане, поэтому я, проведя небольшое расследование, выяснила, кто был командиром его подразделения, и позвонила ему. Когда он узнал, что ему позвонила мачеха Теда, он сделал все возможное, чтобы мне посодействовать. Разумеется, потому, что он не мог увидеть меня вживую и подумать: «И это мачеха Теда Кройдона?» Я боялась, что он сочтет мою просьбу поговорить с сослуживцами Теда дикой, но он ответил, что все понимает. По словам командира подразделения, специалист Ортиз с моим пасынком были не разлей вода и рпотому будет рад предоставить любую информацию, которая мне может понадобиться. «И, миссис Кройдон, – добавил он, – хочу от себя и от лица всего подразделения выразить соболезнования по поводу смерти Теда. Ваш пасынок был образцовым солдатом. Кажется, не было никого, кто не проникся к нему уважением. Для меня была большая честь и удовольствие служить с таким человеком». Я поблагодарила его. Было приятно слышать эти слова. Командир подразделения добавил, что передаст специалисту Ортизу, чтобы тот ждал моего звонка и оказал содействие по любым вопросам.