Василий Криптонов - Беги!

– ФУ!!!

Я впервые в жизни понял, что значит выражение «обосраться кирпичами». Тётка подпрыгнула. Собака чуть ли не вросла в асфальт, прижав уши.

– Ты чё орёшь?! – пришла в себя тётка. – Да ты знаешь, кто…

Но «бегемот» опять вдохнул и грянул ей в лицо:

– Фу! Пшла! Фу!

Он пёр на неё всей своей тушей и орал. Собака, скуля, пятилась. Пятилась и тётка, без толку пуча глаза и пытаясь что-то сказать. Её никто не слушал и не слышал.

Споткнувшись и едва не упав, тётка, наконец, развернулась и засеменила прочь, увлекая за собой посрамлённую псину. «Козёл», «дебилы» и «приведу» были единственными приличными словами, которые я от неё слышал.

– С ними построже надо, – пробасил «бегемот», повернувшись ко мне и протягивая руку. – Виталий Степаныч.

– Семён, – ответил я, пожимая, судя по ощущениям, целый окорок.

Какой-то звук привлёк моё внимание. Повернув голову, я увидел Лену. Она покатывалась со смеху, сидя на скамейке.

Третий круг

Упал моральный дух гостей

Они похожи на свиней

А я сюда вписался зря…

Однако скоро стало не до смеха. «Дама с собачкой» словно сломала некий заслон, и из другой реальности в нашу прорвались монстры. Монстры, выгуливающие других монстров.

По одному, по двое, по трое, а иногда и по четверо они каждый день приходили на школьную спортплощадку. Как будто что-то тянуло их к этому стадиону. Разговаривать было бесполезно. Одни тут же принимались хамить, другие смотрели оловянными глазами, не понимая, «а чё такова?».

Собаки срали рядом с дорожкой. Собаки бегали, путаясь под ногами. Их хозяевам почему-то надо было перемещаться именно по дорожке, сбиваясь в толпы, через которые приходилось пробиваться на бегу. Я уже забыл, когда в последний раз испытывал удовольствие от пробежки. Расслабляющее времяпрепровождение превратилось в ежедневную войну.

Однажды, психанув, я завёл будильник на четыре и почти не удивился, увидев в утренних сумерках две знакомые фигуры – стройную, с мечущимся из стороны в сторону «хвостом», и здоровенную, бегемотоподобную.

Казалось, будто мы, трое, стали друзьями, объединившись против целого мира, населённого зомбированными собачатниками. В такую рань их ещё не было.

Виталий Степаныч, как всегда, выдохся первым. Я увидел, что Лена, остановившись рядом, всучила ему свой смартфон, отбежала подальше и понеслась навстречу ему. Виталий Степаныч фотографировал. Я только головой покачал на бегу. Чем бы дитя не тешилось…

– А меня жена запилила, – добродушно рассказывал Виталий Степаныч. – Говорит, отъелся. Я говорю: хорошего человека должно быть много! Не верит, зараза. – И смеялся.

Солнце всходило, заливая площадку светом. Мы с Леной бежали с разрывом в половину круга, Виталий ковылял где-то между, когда появилась первая собака. Старая знакомая, со своей ушибленной на голову хозяйкой, которая, как и в первый раз, сложив на груди руки, вышла на «футбольное поле» в центре стадиона и смотрела, как её питомец, рыча от дебильной ярости, кидается на Лену.

Лена тут же остановилась, топнула ногой, крикнула. Ей в ответ заорала хозяйка. Виталий, с его фирменным «ФУ!!!», был ещё далеко. Я вскинул руку с часами. Почти шестьдесят минут! Неплохо. Даже хорошо!

Как бы ни было погано, я, сам того не заметив, стал вполне приличным бегуном. Боли под рёбрами больше не донимали, мышцы перестали болеть, дурацких травм не случалось. Я мог бежать ещё и ещё, снова и снова, чувствуя лишь приятную усталость.

Пора было идти домой. Пусть идиотка с собакой чувствует себя победительницей. Я ускорился перед финишной чертой, от которой к калитке вела тропинка.

Вдруг в наушниках отчётливо раздался смех. Такой мерзкий, булькающий, клокочущий, злой.

Я вздрогнул. Что за фигня? Тысячу раз слушал эту песню, нет там такого. Завертел головой – рядом никого не было. И песня внезапно заглохла. Остался только этот захлёбывающийся смех.

Остановившись, я снял наушники. Смех стал громче. Повернув голову, я увидел тётку-собачницу. Она стояла лицом ко мне, потому что теперь именно ко мне скакала её собака, беззвучно лая.

Она совершенно точно гавкала, но звука я не слышал. Слышал только смех. А потом перевёл взгляд на хозяйку, и сердце, только что часто бившееся после бега, практически остановилось.

В воздухе, над головой тётки висел чёрт.

Мне не понадобилось думать, как его назвать. Он выглядел точь-в-точь, как чёрт, знакомый по советским книжкам, фильмам и мультфильмам для детей, только вот ничего забавного в нём не было. Чёрный, покрытый клочковатой шерстью, с копытами, рожками и свиным рылом. С жёлтыми маленькими глазками.

Он висел у тётки над головой, затейливо сложив ноги, вертелся вокруг своей оси и хохотал. Заметив, что я на него смотрю, остановился и голосом тётки провизжал:

– Что смотришь? Иди-иди отсюда! Спортсмен х*ев!

Страшнее всего было то, что под эти слова разевался и рот тётки.

Собака добежала до меня. Принялась за свой обычный танец: выпад, отскок, припасть к земле, прыгнуть, и всё это с лаем, только теперь – беззвучным.

– Нехер делать, нехер делать! – визжал чёрт, снова вращаясь и покачиваясь вверх-вниз. – Вон отсюда! Фу! Пшли!

Вдруг он опять замер, напрягся, и раздался оглушительный пердёж. Из мохнатой задницы извергся водопад дерьма, пролился на голову тётке. Чёрт, визжа от радости, крутился и подпрыгивал в воздухе, не переставая испражняться.

– Дохера о себе думаете! – Рот тётки открывался в такт словам, но звук шёл не оттуда. – Я щас мужа позову, он те, сука, устроит здоровый образ жизни!

В раскрывающийся рот затекало дерьмо, лица уже не было видно. До меня долетела волна такого зловония, что в глазах потемнело.

У меня что, крыша едет? Солнечный удар? Так ведь солнца ещё толком не было! Что это за херня? Что вообще происходит?!

Я моргнул. Как будто кто-то резко выдернул из проектора один слайд и заменил другим. Чёрт исчез. Исчезло покрывавшее тётку дерьмо. Вернулись звуки. Хриплый лай собаки. И ещё что-то добавилось…

Повернув голову, я увидел Виталия. Упав на колени, он блевал на траву. Тётка-собачница расхохоталась.

Четвёртый круг

У пустоты так много лиц,

Так много масок и имён

Её великое Ничто

Следит за мной со всех сторон

– Да и пошёл ты! – воскликнул я в сердцах и нажал «крестик» в правом верхнем углу.

Предложение сохранить изменения не появилось. Я только что полтора часа просидел перед открытым файлом и не написал ничего. Вот уже неделю одно и то же повторялось каждый вечер. Вот уже неделю я не выходил на пробежку…

Cтранное видение немного потускнело в памяти, но всё равно я то и дело вздрагивал. Вспоминался то голос чёрта, то запах его дерьма, то взгляд… Жёлтый, бешеный, даже близко не человеческий. Я, конечно, писатель, но придумать такое… Будь я художником – ещё может быть, но я-то привык думать словами, текстом.