Роберт Силверберг - Умирая в себе. Книга черепов [сборник litres]

Придешь к ней в восемь, сказал он. Меня окатило волной страха.

– Не могу, – упирался я. – Ты из нее проститутку делаешь, Тимоти. Что я должен делать? Войти, расстегнуть ширинку и запрыгнуть на нее? Ничего не получится. Так не бывает, чтобы фантазия стала явью по мановению волшебной палочки.

Тимоти пожал плечами.

Я предположил, что вопрос исчерпан. В тот вечер у Оливера была баскетбольная тренировка. Нед ушел в кино. Около половины восьмого собрался и Тимоти.

В библиотеке надо поработать, сказал он, увидимся в десять. Я остался один в нашей комнате. Ничего не подозревая, засел за свои бумаги. Ровно в восемь в двери повернулся ключ и вошла Марго: очаровательная улыбка, чистое золото. Я в ужасе, в оцепенении.

– Тимоти здесь? – спрашивала она, небрежно запирая за собой дверь.

В груди у меня бушует буря.

– Библиотека, – выпалил я. – Вернется в десять.

Спрятаться некуда.

Марго надулась:

– А я думала, он здесь. Что ж, его проблемы. А ты очень занят, Эли? – Искрящееся голубоглазое подмигивание. Она непринужденно усаживается на диван.

– Я пишу доклад, – отвечаю я. – О неправильных формах глагола…

– Замечательно! А ты не хочешь покурить?

Я понял. Они все устроили. Заговор, чтобы сделать меня счастливым независимо от моей воли. Я чувствовал себя игрушкой в чужих руках, к которой относятся покровительственно, издевательски. Сказать ей, чтобы она ушла? Нет, шмендрик , не будь болваном. На два часа она твоя. К черту моральные выкрутасы. Цель оправдывает средства. Это твой шанс, а другого ты не получишь.

Развязной походкой я подошел к дивану. Да, именно Эли развязно подошел! Марго держала две толстые, умело свернутые самокрутки. Спокойно раскурив одну из них, она глубоко затянулась и подала мне; пальцы у меня дрожали, и я чуть не ткнул ее в руку горящим концом, когда брал сигарету. Крутая травка. Закашлялся, она похлопала меня по спине. Шлемиль. Шлеп . Марго затянулась и взметнула брови с выражением полного кайфа. На меня же травка никак не подействовала: я был слишком напряжен, а излишек адреналина выжигал в зародыше ее возможный эффект. Я чувствовал, что покрылся вонючей испариной. Сигарета быстро прогорела. Марго, вид у которой был уже забалдевший, предложила другую. Я покачал головой:

– Потом.

Она поднялась и прошлась по комнате.

– По-моему, здесь ужасно жарко, тебе не кажется? До чего же дешевый номер! Умная девушка вроде Марго могла бы придумать что-нибудь и получше. Она потянулась, зевнула. На ней были белые брюки в обтяжку и плотно облегающая короткая кофточка: плоский загорелый живот оставался обнаженным. Явно нет ни лифчика, ни трусиков: заметны бугорки сосков, а под обтягивающими небольшие округлые ягодицы брюками не видно рубчиков, выдающих наличие нижнего белья. Эх, Эли, созерцатель ты несчастный! Тоже мне, нашелся искушенный дамский угодник!

– Какая духотища, – сказала Марго полусонным-полупьяным голосом.

Кофточку долой. Я одарен невинной улыбкой, как бы говорящей: мы же старые друзья, так стоит ли волноваться из-за всяких глупых условностей, неужели сиськи – нечто более заветное, чем локти? Грудь у нее оказалась средних размеров, полная, высокая, восхитительно твердая, словом – полный класс. Это была самая роскошная грудь, что мне приходилось видеть до сих пор. Я смотрел на нее помимо своей воли. В кино все гораздо проще: у тебя нет личных отношений с происходящим на экране. Марго завела трепотню на астрологические темы, чтобы, как мне показалось, снять напряженность. Всякая дребедень насчет взаиморасположения планет в таком-то и таком-то доме. Я лишь что-то лепетал в ответ. Она плавно перешла на гадание по руке: тайны хиромантии были ее новым коньком.

– Цыганки обычно занимаются надувательством, – серьезно сказала она, – но это не означает, что в основе не лежит здравое зерно. Штука в том, что вся твоя будущая жизнь запрограммирована в молекулах ДНК, а они определяют рисунок ладони. Дай-ка посмотрю. – Взяв меня за руку, она усадила меня рядом с собой на диван. Я ощущал себя последним идиотом, если не с точки зрения действительного практического опыта, то по поведению, какой-то девицей мужского рода, которой нужно разжевывать очевидные вещи.

– Вот, смотри, линия жизни – о, да она у тебя длинная, очень длинная!

Пока она занималась хиромантией, я украдкой поглядывал на ее буфера.

– А это, – продолжала Марго, – бугорок Венеры. А видишь, как загибается эта линия? Отсюда я делаю вывод, что ты – человек очень сильных страстей, но сдерживаешь их, слишком их подавляешь. Разве не так?

Ладно, Марго, будем играть в твою игру. Моя рука вдруг обняла ее за плечи, ладонь легла на обнаженную грудь.

– О Эли, да, так, так… да!

Явно переигрывает. Входим в клинч, вязкий поцелуй. Губы ее раздвинулись, и я исполняю ожидаемое. Но никакой страсти – ни сильной, ни какой-нибудь там еще – я не ощущал. Все происходящее казалось формальностью, каким-то менуэтом, чем-то запрограммированным извне: я никак не мог соотнести себя с этим, с самой мыслью о том, чем я буду заниматься с Марго. Нереально, неправдоподобно. Даже после того, как она выскользнула из моих объятий и сбросила брюки, обнажив выступающие тазовые кости, тугие мальчишеские ягодицы, мелкие рыжеватые завитки, я не ощутил желания. Она улыбалась мне, манила, зазывала. Для нее во всем этом не было ничего более апокалиптического, чем в рукопожатии, поцелуе в щечку. Во мне же взрывались галактики. Насколько просто все должно бы быть для меня. Скинуть портки, взгромоздиться, сунуть, задвигать бедрами, и – о-а-о-а, о-о-о, а-а-а, ка-а-айф! Но мне мешал секс в голове: посылка, что Марго – недоступный символ совершенства, слишком глубоко укоренилась, чтобы так просто признать, что она более чем доступна и вовсе не настолько совершенна – бледный шрам после аппендицита, следы целлюлита на бедрах, жировые отложения, подобающие более полной девочке-подростку, тонковатые ляжки.

В общем, я обмишурился. Да, я разделся; да, мы добежали до кровати; да, я все-таки сумел поднять свой инструмент с помощью Марго – либидо, в конце концов одержало верх над умерщвлением плоти, что привело к отвердению и пульсации, – а потом налетел на нее диким быком пампасов, хватая и царапая, перепугав ее своей необузданностью, чуть ли не изнасиловав ее, и все это для того, чтобы в самый момент вхождения конец опал, а затем – о да, ошибка за ошибкой, провал за провалом. Марго то пугалась, то забавлялась, то сочувствовала, пока не наступило завершение, почти сразу же увенчавшееся извержением, сопровождавшимся невыразимым презрением к самому себе и бездонным отвращением. Я не мог смотреть на нее. Я откатился в сторону, зарывшись в подушки, осыпая последними словами себя, проклиная Тимоти, понося Д. X. Лоуренса.