Эдвард Ли - Глушь

Патриция Уайт настолько глубоко ушла в свои мысли, что совсем не замечала витавших в воздухе чарующих запахов, пока ее муж не упомянул об этом. Принюхавшись, она заерзала в предвкушении. Стройные азиатки носили туда-сюда огромные подносы с едой, за которыми тянулся шлейф изысканных ароматов.

— Знаешь, Байрон, ты прав. Ароматы здесь почти...

Его широкое лицо расплылось в улыбке.

— Эротические?

— Мистер Извращенный Ресторанный Критик, разве можно от тебя ожидать чего-то другого?

Он развел руками над пустой миской, в которой еще пару минут назад был суп из акульего плавника.

— Хорошая пища должна включать в себя и чувственное наслаждение, иначе зачем человек вообще стал бы ее готовить? Не вижу в этом ничего извращенного.

Она не смогла удержаться и, наклонившись, прошептала:

— А как же тот случай в Лос-Анджелесе, когда ты настоял на том, чтобы съесть кусок чизкейка «Шоколадный Мартини» из «Спаго» с моего живота?

— Ага. И я думаю, что не совру, если опишу твою реакцию на этот эпизод как особенно чувственную. И не забывайте о том, миссис Извращенный Юрист, что вы сделали со взбитыми сливками.

Патриция покраснела.

Принесли вторые блюда. Клубящийся от тарелок пар источал прекрасный аромат: острый соус, искусно смешанные специи и травы.

— Итак, прежде чем мы приступим к пиршеству в стиле Северного Китая, — сказал Байрон, — почему бы тебе не рассказать мне, что тебя беспокоит?

Почему бы просто ему не сказать?

— Я чувствую себя виноватой, — призналась Патриция, — из-за того, что не чувствую себя... плохо. — Она оторвала взгляд от огромной тарелки с лангустинами в ростках лука-шалота. — В этом есть хоть какой-то смысл?

Палочки для еды Байрона замедлились, пока он выщипывал полосочку морского ушка. Неровные блики свечей делали его широкое лицо не только задумчивым, но и немного загадочным.

— Дорогая, во всем есть смысл. Трудно сформулировать... мы ведь не должны говорить плохо о мертвых. Тебе ведь это не дает покоя?

— Да... — Она положила свои палочки на фарфоровую подставку. Завязавшийся разговор лишил аппетита обоих, что для высококлассного ресторана, прославившегося экзотической кухней, было настоящим оскорблением.

— Часть меня сочувствует Джуди, но другая, большая, в общем-то, часть... О, черт возьми. Я чувствую себя таким дерьмом, стоит мне только подумать об этом.

— Позволь мне закончить за тебя. Скажи, если я прав. Большая часть тебя радуется за Джуди, потому что она слишком хороша, чтобы быть женой такого парня, как Дуэйн. Он был откровенным дерьмом: лжецом, преступником, бывшим зэком. А теперь он мертв. Отчасти ты даже рада этому. И оттого чувствуешь себя виноватой. Откровенно говоря, я тоже немного рад, что он мертв. Никто не любил этого парня. Я видел его только однажды, но сразу понял, что он изворотливый и лживый дуболом, который женился на твоей сестре только для того, чтобы улучшить свою собственную жизнь. Он доставил ей немало горя, которого она не заслужила. Да он бил ее! Что ж, теперь он больше никого не сможет ударить. Мертвый Дуэйн — это хорошо. Миру лучше без него, а Джуди и подавно.

— Я знаю, — призналась Патриция, — но...

— Но она твоя сестра, — продолжил Байрон, — и ты ее любишь, и ты знаешь, что не должна чувствовать себя счастливой оттого, что ее муж скончался. В таких ситуациях просто нет правильной линии поведения.

— Она надеялась, что в конце концов он изменится, что ей удастся перебороть его воспитание...

— Конечно, она в это верила. Потому что это единственное, на что она могла надеяться. Правда заключается в том, что парни вроде Дуэйна не меняются. Они хищники до мозга костей и будут ими до последней секунды своей жизни. Можно обвинять окружающую среду, воспитание, плохое образование или что-то еще. Иногда это действительно так. Иногда нет. Дуэйн просто был плохим человеком.

Патриция покачала головой.

— Но она так его любила...

— Любовь слепа и нелогична, — добавил Байрон. — Твоя сестра всегда была неуверенной в себе. Она купилась на фальшивый шарм Дуэйна и его видимую крутизну, а в итоге сильно попала. Ей следовало послать его куда подальше через год после свадьбы, но сыграла неуверенность. Так часто случается с женщинами ее возраста: после сорока они смотрят на своих партнеров как на последний шанс.

— Женщины ее возраста? — спросила Патриция полушутя. — Ей сорок два, мне — сорок три.

— Да, но разница в том, что ее муж был качком-грубияном, а твой — лысый гурман. Это я неуверенный в себе в нашем браке. У большинства мужчин моего возраста есть пивные баки, — Байрон похлопал себя по животу, — а вот мой из фуа-гра и шатобриана.

Смех развеял мрачную атмосферу. Байрон работал ресторанным критиком для «Вашингтон Пост». Он питался в лучших ресторанах столичного района Вашингтона, но постоянно подшучивал над собой. Патриция зарабатывала в пять раз больше, а теперь, когда она стала членом правления фирмы, ее доходы стали еще выше. В сорок три она выглядела на тридцать: результат регулярных походов в зал и благосклонность природы, которая держала морщины в узде.

Над элегантным прудом с карпами висело зеркало во всю стену, и, когда Патриция украдкой взглянула на себя, она осталась вполне удовлетворена отражением. Шелковистые рыжие волосы аккуратно обрамляли лицо, челка была убрана назад. Патриция постриглась за два дня до того, обрезав до плеч длинные локоны. Черная трикотажная юбка подчеркивала притягательную худобу, а внушительная грудь делала ее очень сексуальной. Большинство друзей Байрона думали, что она сделала операцию, хотя на самом деле это было не так. Патриция являла собой эталон успешной деловой женщины. Байрон же был живым воплощением слова «веселый» и знал об этом. Она любила его за это. Да, он был толстяком, но искренним, а среди высшего света Вашингтона таких людей было совсем немного. Она вышла замуж за своего лучшего друга и знала, что без него ей было бы трудно.

«Мне повезло, — с благодарностью подумала Патриция. — Хотелось бы, чтобы и Джуди...»

Ресторан вокруг них гудел; обрывки разговоров прорывались сквозь тихие напевы гучжэна и пипы — мягкие акценты, являющиеся аранжировкой к блюдам дня: каракатице по-тайски с тремя видами специй, пекинской утке и сычуаньской говядине.

Байрон сказал уже более серьезно:

— Мне жаль, что этот вопрос омрачил наш праздничный ужин. Я хотел, чтобы он был особенным.

Она сжала его руку под столом.

— Он очень особенный. Мы могли бы ужинать в «Макдональдсе», и он все равно был бы особенным. Главное, что ты рядом.

Байрон смиренно улыбнулся.

— В любом случае у меня есть тост. За твое продвижение!

Изящные бокалы с пряным сливовым вином стукнулись с мелодичным звоном. Патриция работала юристом по недвижимости в фирме, которая только что официально поднялась со второго на первое место в рейтинге штата. Последние десять лет рынок недвижимости в Вашингтоне и Северной Вирджинии сходил с ума. Рост в этой сфере никогда не был таким бурным, и адвокаты, сумевшие обуздать волну, буквально находились на гребне успеха. Среди них была и Патриция. Став партнером, она начала получать часть чистой прибыли компании. Таунхаус в Джорджтауне, купленный в ипотеку несколько лет назад, был полностью выкуплен и стоил в пять раз больше того, что Байрон с Патрицией заплатили. У них всегда была хорошая жизнь. Теперь она превращалась в отличную.