Ширин Шафиева - Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу [litres]

– На задворках Вселенной рождается белый карлик, но зрители в зале не видят этого: Мидзару закрывает им глаза! Каждый наш глаз – огромный подсолнух, в сердце которого сидит жадный спрут, и он поёт колыбельную чернил для всех, кто не может его слышать.

– Воистину так, – сказала Бану, попятившись.

– Если колокол бьёт по тебе – бей по колоколу! Он рассыплется в прах и покроет тебя серебристой пылью, как ночной мотылёк, если измазать им щёки. Вы, может быть, скажете, что всё это – ерунда и не стоит внимания, но я умею разжигать костры на воде, умею делать атом из пространства, умею делать из мухи – слона! Кто вы в сравнении со мной, если не жертвы несвоевременной контрацепции?! Все ненавидят красивых женщин, и они умирают от одиночества, как цветы однодомного растения в гетто, и из их прекрасных высохших тел делают мюсли. А вы едите на завтрак мюсли или пустые обещания? Я тоже много чего обещал в своё время, но лучшие письма никогда не доходят до адресата, а значит, если никто этого не видел – считайте, я ничего не обещал, и вообще, это моё личное дело – моё и Вселенной! Если встретите человека, у которого должен быть глупый взгляд и у которого он, вопреки ожиданиям, не глупый – бегите от него со всех ног! – закричал вдруг этот эксцентричный мужчина, и Бану отпрыгнула от него подальше, увязнув ногами в жидком песке.

– Как это? – задала она бессмысленный вопрос, чтобы занять его мозг, пока он не решил вдруг наброситься на неё.

– Потому что он уже не человек, а нечто иное! Бегите!!!

Тут Бану не выдержала и побежала. Она не знала, станет ли он преследовать её, но была уверена, что ему её не догнать: уж слишком хилым он казался и слишком лёгкой была она. Вскарабкавшись по острым валунам на цивилизованную часть берега, она остановилась и отдышалась. Затем, увидев, что охранник подозрительно смотрит в её сторону, Бану поспешила домой. Но слова странного незнакомца долго преследовали её: казалось, что он говорил о ком-то, кого Бану знала.

Вечером, придя на урок, ученики с удовольствием увидели гладь новых зеркал, сверкавших ярко, словно чистое озеро в солнечный день. Как объяснило им Веретено (явно почерпнувшее эти сведения из какого-то более умного источника), внезапное падение зеркал объяснялось дорожными работами, которые проводились неподалёку от школы. Действительно, вот уж несколько недель вокруг здания сверлили асфальт, и этот звук выводил всех из душевного равновесия, так что Лопе увеличивал звук музыки до предела: уж лучше оглохнуть, чем сойти с ума.

– Они ведь не закончили работу и не скоро закончат, зачем вы повесили новые зеркала? – задала Бану коварный вопрос. У Веретена сделалось озадаченное лицо, он пробормотал что-то невразумительное и убежал обниматься с Айшей, чей юный супруг одиноко стоял в уголке и почёсывал макушку.

– Это рожки режутся, скоро пройдёт, – ехидно сказала Бану, проходя мимо. И тут же удивилась сама себе: такой безжалостной и откровенной она была разве что в раннем детстве.

– Это было грубо, но мне понравилось, – сказала Лейла. Бану беспокойно повела плечами: ей показалось, что Веретено услышало её замечание. Но даже если это было и так, он не подал виду, и урок прошёл без особых происшествий.

– У нас остались пятнадцать минут. Руэда!

Ученики быстро расходятся парами по краям зала, становятся в вытянутый эллипс, заменяющий им круг. Веретено подхватывает одну из своих любимиц, и та стоит, в притворном смущении переминаясь с ноги на ногу и улыбаясь.

– Вспоминаем всё, что проходили! – трубит Веретено. Ладонь партнёра Бану – холодная и мокрая. Учитель подаёт знак – Лопе включает музыку. Цепочка людей начинает шевелиться, словно амёба, ожидая команды Учителя. Он поднимает руку, выкрикивает команду, никто не слышит. Но он показывает, что делать, и круг распадается на два. Круги движутся друг против друга. Партнёры меняются. Руки нового партнёра Бану – сухие и мозолистые. Она так вертит бёдрами, что вот-вот получит вывих. И всё равно ей кажется мало. Веретено машет рукой. Девушек крутят, и по залу гуляют маленькие вихри. Партнёры меняются. Два круга – мужской и женский – тасуются между собой, словно колода карт. Веретено меняет партнёров слишком медленно. Гремит музыка. Девушки трясут волосами. В зеркалах танцует тысяча человек. Голоса поют о любви. Бану не знает испанского, но уверена, что о любви. Руки её нового партнёра – жирные и пахнут дешёвым мылом. Веретено командует, танцующие круги подчиняются. От пола к потолку поднимается что-то хрупкое, но с каждым движением оно крепнет и обретает плоть. Веретено отдаёт приказ, и партнёры меняются. Трижды хлопают в ладоши. Руки нового партнёра Бану – тёплые, мягкие и нежные. Это – руки Веретена. Он не смотрит на неё. Не смотрит ни на кого вообще. Он смотрит в центр зала, где в круге пляшущих человечков поднимается от пола к потолку нечто. И Бану думает, что, когда оно обретёт силу, люди будут уже не нужны.

Веретено меняет партнёров слишком быстро.

Воздух в зале сгустился, и в нём слоями колышутся запахи разных людей – пота, дешёвых дезодорантов, жвачек и духов. У Бану кружится голова, ей становится плохо, среди этой какофонии звуков, движений и запахов, подобно бриллианту в куче отбросов, сияет Веретено, его мягкая танцующая фигура, его тёмный сладкий аромат.

Когда всё наконец закончилось, Бану первая выбежала вон из зала, пока коридор ещё не утратил своей тишины и прохлады, не заполнился массой, которая никак не могла остановить своей судорожной пляски.

– Это позор, просто позор! – Лейла бежала вслед за ней. – Никак не разберусь с этой руэдой! Всё время путаюсь в ногах. Одна нога у меня, в общем, явно лишняя.

– Да всем плевать, – заметила Бану. – Никто на тебя не смотрит.

– Ну спасибо.

– Никто ни на кого тут не смотрит. Все смотрят только на Учителя.

– А как же у него тут поженились эти его легендарные тринадцать пар?

– Наверное, они увидели отражения друг друга в его глазах. – Произнеся это, Бану подумала, что на самом деле его глаза чаще ничего не отражают, они только забирают и ничего не отдают. Как абсолютно чёрное тело.

Кто-то шепнул её имя в самое ухо и добавил:

– Не оборачивайся.

Бану поняла, что это Кафар, играющий в какую-то свою непонятную игру, которой она потакает.

– Подожди меня в маленьком зале.

– Ладно, – отозвалась Бану.

– Что ладно? – спросила Лейла.

– Да я не тебе.

– А кому? – удивилась Лейла. Бану отправила подругу в раздевалку, а сама проскользнула в пустующий зал. Чувствуя себя донельзя глупо, словно она раньше, чем нужно, явилась на свидание, Бану решила скрыть своё замешательство за отработкой некоторых движений сальсы. Покачиваясь от слабости и теряя ощущение пространства, она кружилась до тех пор, пока не услышала деликатное покашливание у себя за спиной.