Максим Кабир - Пиковая Дама [сборник]

Что не было нормой, так это поведение канарейки и звуки, исходящие из стен.

— Это песня, — прошептала Марина, цепляясь за бывшего мужа.

— Это ее колыбельная, — сказал вспотевший Смирнов. Он продолжал шарить объективом по комнате, будто хотел запечатлеть постоянно перемещающиеся тени. Снять на камеру невозможное существование шуршащих незримых гостей. Лампочки потрескивали, люстра качалась, и Антон не заметил, чтобы кто-то толкнул ее. Впрочем, в неразберихе…

Антон обнял Марину. Ветер швырял в окна сор и горсти воды. Несчастная Лола билась о прутья и, похоже, могла не пережить эту ночь. В зеркале клубилась мгла, окутывала предметы и людей.

— Закрой его! — потребовала Марина.

Антон двинулся через комнату, но Смирнов преградил путь. Сейчас он напоминал религиозного фанатика: на лице был написан экстаз, а глаза вылезали из орбит.

«Да он же сумасшедший, — подумал Антон, пятясь. — Он свихнулся, похоронив сына, и ничем не сможет нам помочь».

— Не так быстро, — странным мурчащим голосом сказал Смирнов. — Пусть она покажется. Пусть она выйдет!

Свет заморгал, и всякий раз тени становились больше и ближе, а рев ветра сильнее. Колыбельная оплетала разум болотным испарением и внушала чуждые мысли. Она была…

(сельским кладбищем, паводок вымыл из могил гробы, в суглинке шевелятся черви, кенотафы оседлало воронье)

Она была…

(деревенькой из шести срубов, дома заброшены, но в одном на чердаке стоит пирамидка из человеческих костей, а в другом покачивается колыбелька на пеньковых веревках, и в колыбельке крыса с выводком пищащих крысят)

Была…

(хромой старухой, что приходит в лес, отстегивает протезы и ползает без ног по лишайнику, призывая спящих в берлогах и дальше мирно спать, и этим диким ритуалом парадоксально убаюкивает мрак)

Колыбельная была…

…Антон не мог подобрать сравнение. Он знал лишь — невесть откуда, — что колыбельная существовала задолго до Анны Верберовой, до христианства, до царей и цариц. Она сложилась сама собой столетия назад из шороха крон на ветру, и вскрика умирающей птицы, и скрежетания зубов в могиле, а мертвецы передавали ее мертвецам: из уст в уста.

— Ах вот оно как, — похмыкал Смирнов.

Пение и скрип заглушали щебет канарейки.

— Не волнуйся, Лола, спокойно.

«Насрать на твою Лолу», — чуть не выкрикнул Антон. Возникло мерзкое ощущение, будто по лицу струятся мокрые волосы. Будто рот полон жестких длинных волос. Он закашлялся, сплюнул, потрогал язык.

— У меня мозг плавится, — воскликнула Марина.

Смирнов, пригнувшись, щелкнул камерой, сфотографировал зеркало. Сработало как выключатель: посторонние шумы резко оборвались. Канарейка волочила по клетке крылья. Заунывный мотив всосался в стены.

— Проверь, как там Аня, — велел Антон.

Марина шагнула в коридор. Смирнов «стрельнул» из зеркалки — и тут раздался короткий вопль.

Опережая бывшую жену, Антон вломился в спальню.

«Доигрался? — каркал внутренний голос. — Теперь ее не прогнать».

Диван был пуст, одеяло скомкано. Антон заметался по комнате. Марина кричала, заламывая руки, и Антон едва расслышал тихий всхлип за шкафом. Аня сидела на полу, обхватив руками колени. Она задыхалась, слезы лились двумя ручьями.

— Зайка, я здесь! — Антон вытащил дочь из убежища. Колготки Ани были мокрыми от мочи.

— Она… — Тень сошла с растрепанной головы, и Антон обнаружил, что личико Ани практически бордового цвета.

Он вспомнил страшный день из далекого прошлого: трехлетняя Аня проглотила стекляшку — глаз плюшевого жирафа. Она покраснела и не могла дышать, а Антон тряс ребенка словно куклу и таки вытряс из горла кругляш с подвижным зрачком внутри. Вытряс саму смерть.

— Она душит меня, — прохрипела Аня.

Марина бегала вокруг, но только мешала.

Вспышка озарила спальню — Антон решил, это молния сверкнула за окном, а оглянувшись, заметил Смирнова. Экзорцист фотографировал захлебывающуюся Аню и перепуганных родителей. Кончик языка торчал из его рта, усиливая сходство с городским сумасшедшим.

— Вон отсюда! — оскалился Антон.

Ненависть маревом затуманивала мозг. Он не мог вцепиться в глотку чертовой детоубийце — так хотя бы Смирнова изобьет до полусмерти от отчаяния.

— Постой, — сказала Марина.

Щелчки зеркалки смешались с другими щелчками: старых ржавых ножниц.

— Доверься ему. — Марина зарыдала, приникнув к дочери. — Господи… черт с ним… доверься ему…

— Хорошо, — прошептал Антон.

Смирнов поклацал кнопками на фотоаппарате и кивнул:

— Закрывайте зеркало.

Дважды просить не пришлось. Антон смел с дивана одеяло, кинулся в гостиную. Обманчивая тишина закупорила уши ватой. Так он глох частично на борту роскошного авиалайнера, летящего из Москвы в жаркий Стамбул. Медовый месяц под сенью пальм, загорелая Марина возле бассейна, все включено…

Антон подбежал к зеркалу.

Пиковая Дама больше не была смутной тенью, бесформенным сгустком тьмы. Она предстала во всей своей чудовищной красе. Она высилась за спиной, в трех метрах от Антона. Тощие руки разведены, пальцы, как коренья, оплели асимметричные колечки портняжных ножниц. Грязное черное платье на костлявом пологрудом теле, лысый череп с промоинами ненавидящих глаз. По обоям шарят эфемерные щупальца — дымчатые отростки.

— Ты ее не получишь, — процедил Антон. — Заруби себе на носу, уродина!

Щупальца взвихрились гневно, кулак с зажатыми ножницами взвился к потолку. Антон накрыл зеркало одеялом и обернулся. Сердце стучало где-то в районе паха — он ждал, что лезвия распорют аорту, — Пиковая Дама покончит с ним и отправится за дочерью.

Но ничего не произошло. Дождь испытывал на прочность карниз, и ветер напевал свою бесконечную волчью песню. Лола втянула голову в желтое тельце, сложила крылья и чуть подрагивала. Из спальни доносились голоса. Уже не крики.

Марина успокаивала дочь, как могла. Усадила на кровать, сулила все развлечения на свете. Аня вновь обрела способность дышать. Она зажмурилась и слабо кивала, омывая материнские поцелуи обреченными слезами. Двенадцатилетняя девочка не верила, что доживет даже до рассвета: судя по выражению лица, она свыклась с мыслью о смерти, и эта картина наполнила отца энергией чистой ненависти.

— Что это дало? — спросил Антон жестко.

— Мы узнали, насколько она сильна.

— И насколько?

— Колоссально, — был ответ. — Она хочет обрести физическую оболочку. Если это произойдет, выгнать ее будет уже невозможно.

В дверь заколотили. Серия частых ударов.

— Кто это? — спросила Марина, растирая по щекам влагу.

Антон нервно дернул плечами и поковылял в коридор. За порогом царил локальный апокалипсис. Дождь лился практически горизонтально, трещали ветки, за забором пихта кланялась на ветру, как ярая богомолка. Припозднившаяся гостья сбросила капюшон балахона, встряхнула светлыми волосами.