Эдуард Веркин - Ведьмин день [litres]

Лерка вдруг подмигнула мне. Я посмотрел на Катьку.

Катька проснулась. Она терла кулачками глаза.

– Есть хочу, – неожиданно сказала Катька. – Валерия, может, ты мне сделаешь своих бутербродов с сыром?

Со времени этой истории прошло два года. Отцу после инфаркта уже не предлагали работу в Москве, его отправили на юг, строить электростанцию. Там климат стабильнее, а это лучше для здоровья. Мы переехали в небольшой дом из белых камней в одной из станиц Краснодарского края. Рядом была река, а до моря – всего пятьдесят километров, так что каждые выходные мы могли ездить на пикник. Мне там нравилось, матери тоже нравилось, и даже Катьке там нравилось, хотя ей приходилось ездить на учёбу каждый день за сорок километров. Через два года, когда отцу всё-таки подвернулась вакансия в Москве, мы не захотели переезжать, решив остаться здесь, у моря.

Отец выздоровел и уже почти не вспоминал о своём инфаркте, а о том, что произошло в его отсутствие, мы с Катькой не рассказывали ни ему, ни матери.

С матушкой, кстати, тоже всё было в порядке, только палец, тот самый, с которого ведьма утащила кольцо, почернел до середины и больше уже никогда не вернулся в нормальное состояние.

Катька тоже почти всё забыла. Она продолжает ходить на свои танцы, и в начале этого лета их ансамбль даже ездил в Германию на гастроли. Правда, она, как и я, иногда просыпается по ночам от кошмаров. Да ещё Катька боится кошек, особенно белых. Когда она видит белую кошку, то чуть в обморок не валится. Мечтает завести себе пса.

Я, к сожалению, ничего не забыл, я помню всё, в самых мелких подробностях. На стенах моей комнаты нет ни плакатов, ни картин, ни чего-либо такого, за чем можно укрыться. На окне у меня решётка, которую, впрочем, легко открыть с внутренней стороны. И ещё. Я записался в секцию стрельбы. Теперь я отлично стреляю, попадаю в копейку с пятидесяти метров. Ну и конечно, я никуда не хожу без своей любимой бейсбольной биты. Я её немного модифицировал – ещё больше укоротил и облегчил, чтобы можно было прятать в рукаве. Вот такие дела.

Два раза я писал Лерке, но оба раза она не ответила. Я уже решил, что её забрали к себе родители, но потом от Лерки пришло письмо. Лерка писала, что у неё всё хорошо, что приехали с заработков её родители, и они, без её ведома, купили тот самый дом с красной черепицей. Хотели сделать сюрприз. А ей не очень хочется туда переезжать.

Больше в письме ничего не было.

У меня похолодела спина. Нет, дом был чистый, я стёр со стен все глаза и перед отъездом проверил чердак. Но всё же…

Я написал Лерке ободряющее письмо со множеством советов и просил ответить, что она решила – переезжать в новый дом или нет.

Но Лерка опять не ответила.

Прошёл ещё год. Я продолжал ходить в секцию стрельбы и достиг успехов. И однажды, это было летом, через три года после описанных здесь событий, меня направили на зональные соревнования. Соревнования проходили как раз в тех местах.

Не знаю, совпадение это было или судьба.

В один из свободных дней я купил билет до Унжи. Там было недалеко, два часа езды.

И я вернулся.

Унжа совсем не изменилась, разве что ларьков стало побольше и «Продтовары» сменили вывеску на «Ассорти». Я прошёл по улице до конца села, до того места, откуда должен был быть виден дом.

Дом стоял на месте. Он ничуть не изменился за прошедшие три года. Так же сверкал красной крышей и белел кирпичами. И забор был цел, и ворота надёжно закрыты.

Я хотел спуститься вниз, постучать и узнать, кто в теремочке живёт, но потом передумал, достал из сумки маленькую подзорную трубу и стал смотреть.

В доме никто не жил. Это было сразу заметно. По стенам полз плющ, окна были грязные, а на двери висел замок, тяжёлый и чёрный. Вдоль дорожки, ведущей от ворот к дверям, разросся бурьян. Я пригляделся и обнаружил, что окно в моей комнате на втором этаже так и осталось открытым. Значит, можно надеяться, что Лерка убедила родителей не покупать дом, что худшее всё-таки не произошло.

Дом соседки исчез. На месте, где он когда-то стоял, росла сочная зелёная лебеда.

Я спрятал трубу обратно в сумку. Здесь больше нечего было делать. Я развернулся и двинул к дому дедушки Лерки.

Но Лерку я не встретил, в доме жили другие люди, они сказали, что Лерка вместе с родителями и дедушкой уехали в Новую Зеландию.

Она попала-таки в свою Новую Зеландию, волшебную страну на самом краю света, страну, где луга всегда зелены, а в ручьях течёт чистейшая вода.

С одной стороны, я обрадовался – с Леркой было всё хорошо. С другой стороны – мне стало грустно, я думал, что вряд ли когда-нибудь её увижу, шанс, что я попаду в Новую Зеландию, невелик. Может, правда, Лерка сама приедет.

Может…

Я было уже собрался вернуться на остановку, но вдруг вспомнил про водокачку. Мне захотелось на неё посмотреть.

Водокачка торчала на месте. Она ещё больше разрушилась, ещё больше листов железа отстало от бака, и он стал похож на огромный тюльпан.

Я обошёл вокруг водокачки и обнаружил, что лестница, ведущая наверх, сохранилась. Неожиданно в голову мне пришла озорная идея – я решил влезть в бак и посмотреть, сохранилась ли комната Лерки.

Перекинув сумку поудобнее, я подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину и стал карабкаться вверх. За три года я изрядно окреп и одолел подъём без особых трудностей. И два метра на руках я пролез тоже легко. Подтянулся и оказался внутри бака.

К моему удивлению, комната Лерки сохранилась. Вот только изменилась, причём изрядно. По стенам висели плакаты с боксёрами и культуристами, диван был покрыт какой-то коричневой шкурой. На стене полка с коллекцией лимонадных банок. В углу стоял странный железный ящик с просверленными дырками. Рядом с ящиком расположились компактная печка-буржуйка и небольшая поленница дров, раньше их не было. Кто-то облюбовал Леркино убежище.

Мне здесь нечего было делать, и я уже собрался спускаться обратно на землю, как вдруг услышал, что кто-то взбирается по лестнице.

На всякий случай я вытащил из рукава свою дубинку и встал возле входа.

Лязганье вывернутой лестницы стихло, поднимающийся лез по пруту на руках. Я затаил дыхание.

Грохнул лист железа.

– Это я, – сказали снаружи.

Голос не был мне знаком.

– Это я, – повторил голос. – Осторожнее там…

– Кто это «я»? Я, как говорится, бывают разные…

– Рыся. Помнишь, мы тогда тебя ещё поколотить хотели?

– Помню, – сказал я.

– Тогда я захожу.

Фанерка отодвинулась, и в помещение проник Рыся.

Рыся подрос. Пожалуй, даже вырос. Лицо только осталось мальчишеским и задорным. И руки, вернее ладони, большие, были, как и раньше, перемазаны маслом.

– Приветик, – Рыся протянул мне свою лопату.