Михаил Халецкий - Погружение [litres]

– А это еще кто?

Видимо, меня наконец заметили. Пока остальные участники выходят из легкого оцепенения, картина вдруг меняется…

Я в помещении. Здесь висит большой флаг и, очевидно, проводятся заседания какого-то общества. Немногочисленные участники расхаживают очень важно и гордо. Пытаюсь вглядеться в название под флагом… «Сыны Умеренности»? Да, пожалуй, что они.

И в чем же они умеренны? Надо подумать…

Тут они видят меня. Кажется, они удивлены. Вроде как у них ведется отчетность, они хотят, чтобы я представился.

Но я не в состоянии ничего ответить; как воды в рот набрал. И вдруг – вот нелепица! – один из участников, который только что говорил, что им не хватает членов, на возражения регистратора заявляет:

– Все нормально, он мой знакомый. Напился парень, с кем не бывает! Вот вступит в наши ряды – и все будет в порядке.

Дальше он обращается ко мне:

– Ну, давай, вспоминай. Ты же Гилбрейт, так?

Двусмысленно мотнув головой, я делаю шаг назад. Тут оказывается, что одного согласия мало – нужно еще внести два доллара. Шарю по карманам моего странного темно-оливкового сюртука и признаюсь: «I don’t have any cash». Они дивятся моему акценту, и кто-то отвечает:

– Дружище, я бы за тебя заплатил, но ты, кажется, не из тех, кто точно вернет деньги.

И… меня выпроваживают. В дверях я сталкиваюсь с мужчиной. Он усатый и в черном камзоле, застегнут на все пуговки.

Эдгар По идет записываться в «Сыны Умеренности» – не уверен, что тайное, но все-таки общество для тех, кто хочет отказаться от алкоголя.

Я моргаю, и вихрь снова забирает меня.

И я оказываюсь…

…В новой ситуации. Стою за деревьями. Тот же мужчина, невысокий и черноусый, шаг за шагом приближается к парадному входу красивого белого дома. Подойдя, он стоит некоторое время в нерешительности, что странно, учитывая напор, с которым он двигался к двери. Затем он поднимает руку заправским – солдатским? – жестом и стучит.

Открывает служанка. Она выслушивает господина, который что-то вещает про интерес к некой даме … И тут спускается эта дама. Через большие окна особняка мне видно, как она сходит по лестнице, хотя я по-прежнему боязливо выглядываю из-за большого дуба.

Дальше я наблюдаю презанятный диалог. Судите сами: ведь сначала По говорит о том, что не уверен, вспомнит ли его дама. Та отвечает, что да, что он ее… одноклассник, или можно сказать однокашник – на случай, если это слово подходит чуть больше. После этого По, не теряясь, предлагает ей руку и сердце, а она сначала все воспринимает как шутку. Но наконец она понимает, что он серьезно. И она в приятном шоке.

А теперь я вижу, что По собирается еще в одно место – его ждет дама, которой нужна небольшая помощь в, кхм, редактуре.

Здесь картина снова меняется.

Какое интересное раздвоение: я слышу и вижу вещи, которые происходили с По, как если бы ему самому вдруг приснилась его собственная жизнь!

Моему взору предстают самые настоящие… путешествия его души. Его наследия. Мета-По , что ли.

Не только то, каким он был до рождения – путешествие по всем вещам, которым было суждено повлиять на его сознание. Не только его жизнь в нескольких городах восточного побережья США и не только влияние, которое возымело его творчество на людей, что жили позже и живут сейчас. Я будто бы смотрю на взаимосвязи между всеми этими вещами.

Неужели я только-только начинаю это осознавать? Немыслимо. Как будто кто-то вел меня…

Ну конечно же! Меня водили по разными элементами жизни. Своей же жизни.

Бостонца . Ну как я могу им не быть? Вот же монета американская в моих руках. Что если… если и вправду меня всю эту неделю бросало из одного мира в другой, если я действительно бывал даже в неких временах, далеких от того, когда жил сам великий По – столь близкий мне поэт?.. Сколько всего я успел посмотреть. Его детство, и отрочество, и служба в армии… Вспомни же сам, Марк! Вспомни!

Как по наитию, меня забрасывает во время, когда о нем чуть не забыли. Но нет, прекрасно все про него помнят. Даже про экранизации его фильмов можно поговорить.

Что еще? Я вижу, как ученые спорят о том, что, оказывается, его биография была запятнана! И кто бы мог это сделать? Посмотрите сами, это был Грисуолд.

Я вижу, как почти сразу после смерти По – нет, не почти, а именно СРАЗУ! – тот самый Грисуолд принимается трудиться над его жизнеописанием. Как он собирает максимально полное собрание сочинений и выставляет По редкостным пьяницей и хамом. Но что еще хуже – я вижу, как этот Грисуолд сидит, размышляет, ищет слова. И как он пытается подделать письма самого По.

А затем я вижу достопочтенного поэта Лонгфелло – который… который понимал. Вот он ведет беседы с одним из коллег, говорит о том, что с сожалением относился к поэту. Но тут же я перемещаюсь в другое время… и все выглядит иным. Я вижу уже самого По – еще безусого. Он с большим жаром пишет слова, унижающе некоего человека. Но кого? Да это самого Лонгфелло. Да, По действительно неприятно о нем отзывался, что уж тут поделать.

Такое чувство, что мне суждено во всем этом разобраться. Вот сейчас, когда осталось совсем немного, я должен понять, как именно Эдгар По скончался! Как его попытались уничтожить! Но как сделать это? Неужели получится? О нет, сомнений в душе моей излишек. Их бросить прочь уж стоит мне.

Неужели же мне не хватит сведений? Я должен понять, как именно все разворачивалось в тот самый день.

Утром я просыпаюсь в том месте, где не должен был. Вообще очень плох сам факт того, что мне пришлось проснуться , ведь я не собирался засыпать. Вроде и кофе я заправлялся, и настрой нужный имел – но не хватило.

Впрочем, кого я обманываю: я проиграл еще когда потянул ко рту трубку кальяна и сделал первую затяжку. К тому же продолжил пить, как не в себя. Какого еще результата стоило ожидать?

Осматриваюсь. Первое, что бросается в глаза, – я вижу не ту комнату, которую наблюдал ночью. То есть она вроде бы та самая, но не совсем: кровать куда меньше; а я не на мягком кресле, оказывается, спал, а на убогом стульчике, привалившись спиной к стене. Любопытно, это каким-то образом успело повлиять на мои сновидения? Даже не знаю…

И никаких красных витражей, обычные окна.

Поднимаюсь – ноги дрожат. Нетвердо подхожу к подоконнику. Привычный вид: унылые реалии нашего городка. Вон там дымится сигарета заводской трубы, вот проезжая часть чуть ли не под самыми окнами, а чуть поодаль зеленеет парк.

Я отворачиваюсь и снова бросаю взгляд на полуторную кровать – она точно не царская, не как была во сне. И она пуста, видны только смятые простыни. Куда делась Алла? На кухне, наверное.