Наталья Солнцева - Мальчишник без правил [litres]

Алек прикусил язык, но опрометчивые слова уже вылетели, и Лариса не преминула этим воспользоваться.

– Зачем вы приезжали к гейше домой? Надеялись застукать ее с другим? – насмешливо осведомилась она. – Или бес попутал?

– Вы знакомы с Юко?

– Сегодня утром я думала, что да. Но позже кое-что изменилось.

– Как это? – не понял Алек.

– Вы же были в доме, – многозначительно молвила Лариса. – И все видели.

– Не старайтесь поймать меня на крючок. Вас не существует! – выпалил он. – Вы такой же фантом, как и тот мужик сзади!.. Не убеждайте меня в обратном. Что вам обоим нужно?

– Не кипятитесь, Тисовский.

– Я не называл вам своей фамилии, – огрызнулся он. – Сгиньте оба! Провалитесь пропадом!

– Вы дурно воспитаны. Хамить даме – моветон.

– Вы не дама, вы… – парень чувствовал себя затравленным и сопротивлялся из последних сил, – … чудовище!

– Кто бы говорил…

– Юко жива! Меня к ней просто не пустили, – сдался он. – В «Чайном домике» самые наглые охранники из всех, с которыми мне приходилось иметь дело! Они типа выставили меня вон. Сказали, что Юко нет в клубе. Это вранье! Я слышал, как она играла на сямисэне…

– Другие гейши тоже умеют играть.

– Это была она, клянусь!

– Поэтому вы решили отправиться к ней домой? – наседала Лариса.

– У меня в голове помутилось от злости, – признался Алек. – Я ничего не соображал и наломал дров. Не судите строго.

– Я вас ни в чем не обвиняю. Пока.

– Юко меня измучила… Она ведьма, ей-богу! Раньше я просто развлекался с ней, проводил время… но с каждым разом привязывался к ней все больше. А наши последние встречи стали каким-то наваждением!.. Я сходил с ума от страсти, она мне отказывала…

– Поэтому вы решили ее убить?

– Я хотел покончить со своей зависимостью от нее…

– Получилось?

– Нет! Я бы не смог поднять на нее руку! – горячо воскликнул молодой человек.

– А на Зою Гребневу – смогли?

Он резко затормозил, и машину занесло на скользкой дороге. Казалось, «мерседес» вот-вот наткнется на ствол дерева или слетит на обочину. Лариса зажмурилась…

Москва

Гена очнулся в странном месте. Каменные стены, сводчатый потолок, стоны раненых…

Рядом с ним на полу сидел невозмутимый индеец. Рубаха до колен, на шее – бусы в несколько рядов, на голове перья.

– Где я? – прохрипел парень. – В аду?

– Угадал, – согласно кивнул шаман. – Ты в лазарете крепости Порт-Артур. Тебя принесли после обстрела… думали, что ты мертв, а ты ничего… оклемался. Рано еще тебе на тот свет.

– Я ничего не чувствую.

– Тебе оторвало левую ногу снарядом, в спине – куча осколков, пара из них повредили позвоночник.

– А что это подо мной… теплое и мокрое?

– Кровь, – спокойно ответил индеец. – Ты истекаешь кровью. Гарнизон крепости отрезан от помощи, перевязочных материалов не хватает, лекарства заканчиваются. Единственное, что может для тебя сделать сестра милосердия, это подать воды. Позвать ее?

– Не надо, – отказался Гена, озираясь по сторонам.

В полумраке повсюду лежали раненые: окровавленные, грязные, в заскорузлых бинтах. Женщина в фартуке и косынке с крестом склонилась над умирающим. Она молилась. Гена не мог слышать ее слов, но каким-то образом понимал все, что происходит вокруг.

– Почему я не ощущаю боли?

– А должен? – сухо осведомился шаман.

– Ну… вообще-то…

– У тебя поврежден позвоночник. Осколки перерезали спинной мозг. Жить тебе осталось от силы полчаса. Я бы на твоем месте поторопился.

– В смысле? Ты о чем? – поразился Гена.

Слова индейца казались ему бредом. Правда, он не мог пошевелиться и только слабо вращал глазами, но несмотря на это… все видел. Как будто на полу распласталось лишь его беспомощное тело, а дух витал сверху, подмечая каждую деталь: льющийся из узких окошек свет, тяжелый запах гниющей плоти, мучения искалеченных людей, слезы сестры милосердия…

– Тот человек, которого ты видел в последний миг перед взрывом, – тихо молвил индеец. – Помнишь его?

– Смутно…

– Вы должны были встретиться. Он почти дошел до траншеи… и тут вмешался всесильный рок. Взрыв артиллерийского снаряда помешал свершиться тому, что было задумано.

– Кем задумано? – допытывался Гена. – Мной?.. Я ничего не помню.

– У тебя контузия ко всему прочему, – бесстрастно сообщил шаман. – Память отшибло, проще говоря. Хочешь, я проведу обряд?

Это предложение Гена пропустил мимо ушей. Он не очень-то верил в обряды.

– А… тебе что-то известно о моей миссии?

– В общих чертах.

– Подскажи! – взмолился Гена, хотя его губы запеклись, а язык не ворочался. – Видишь, в каком я состоянии?

– Ты при смерти, – подтвердил индеец.

– Судя по всему, мне пора о душе позаботиться, а не головоломки разгадывать.

– Тоже верно, – согласился шаман. – Впрочем, одно другому не помеха.

– Тебе легко говорить…

– Скоро и тебе полегчает.

– Ты издеваешься? – вспылил Гена. – Я умираю! А ты предлагаешь подумать, чего я не успел сделать? Сам же сказал, контузия у меня.

– Я ради тебя стараюсь. Чтобы ты наконец…

Гена провалился в забытье и не дослушал индейца, а когда снова открыл глаза, то очутился в своей комнате. Белый потолок, свежий воздух, мягкий диван, торшер, ковер…

«Где полутемный лазарет? Где крепость Порт-Артур? Где я сам, разорванный снарядом, умирающий? Здесь или там? А может, и здесь, и там?»

От этой мысли парня пробрал озноб. Во рту остался горький привкус порошка, в носу еще стоял запах крови и пороха. Судорожно сглотнув, он пробормотал:

– Невеселые галюны получаются…

Собственный голос показался ему чужим, как будто кто-то другой говорил вместо него. К счастью, он лежал не на грязном каменном полу, а на светлом афганском ковре. Шаман исчез. В широкие окна заглядывала ночь. За ними простирался не театр военных действий, а освещенная огнями Москва. Город, где Гена родился и вырос, где они с Алеком ездят наперегонки на крутых тачках, где… Да что говорить! Даже его болезнь теперь не казалась столь ужасной, как раньше. В сознании что-то изменилось, сдвинулось, переместилось.

Чтобы полностью убедиться в чудесном возвращении, Гена поднялся на ноги, пошатываясь, доковылял до балкона, распахнул дверь и впустил в комнату ледяной холод со снегом. Внизу сквозь пелену вьюги виднелись фонари. Ветер раскачивал провода, гудел в трубах и бился в стекла.

– Как же я люблю ветер! – вырвалось у Гены. – Как же хороша моя жизнь!

Он вспомнил о мешочке с целебным порошком. Может, выбросить его прямо сейчас к чертовой матери? Пусть развеется эта коричневая пыль над родными московскими улицами, чтобы больше никогда не повторился кошмар, который ему довелось пережить.