Артур Дойль - Письма Старка Монро, Дуэт со случайным хором, За городом, Вокруг красной лампы, Романтические рассказы, Мистические рассказы

— Это для меня новость, сударыня. Честное слово, я не знаю даже, что мне и отвечать на это. Благодарю вас за то, что вы были со мной так откровенны. Из того, что вы сказали, я заключаю, что с таким товарищем плавать нельзя. Может быть, Гарольд поступит хорошо, если он отстранится от дела.

— Как можно скорее.

— Ну, хорошо, мы с ним поговорим об этом, вы можете быть уверены. Ну, вот мы дошли и до вокзала, я только посажу вас в вагон, а потом пойду домой и послушаю, что скажет на это моя жена.

Когда он тащился домой, озадаченный и расстроенный, то очень удивился, услыша, что кто-то сзади зовет его; оглянувшись, он увидал, что за ним бежит по дороге Гарольд.

— Папенька, — кричал он, я только что приехал из города, и первое, что я увидел, это — вашу спину, когда вы шли от вокзала. Но вы идете так скоро, что я должен был бежать для того, чтобы догнать вас.

Адмирал улыбнулся от удовольствия, причем на его суровом лице появилось множество морщин.

— Ты рано вернулся сегодня, — сказал он.

— Да, мне нужно было посоветоваться с вами.

— Не случилось ничего дурного?

— О, нет, только одно маленькое затруднение.

— В чем же дело?

— Сколько лежит у нас на текущем счету?

— Да порядочно. Полагаю, около восьмисот.

— О, половины этой суммы будет достаточно с избытком. Это было легкомысленно со стороны Пирсона.

— Что такое?

— Вот видите ли, папенька, когда он уехал немножко отдохнуть в Гавр, то он поручил мне заплатить по счетам и так далее. Он сказал мне, что в банке лежит довольно для того, чтобы удовлетворить все требования. Во вторник я должен был заплатить по двум чекам — одному на 80 фунтов стерлингов, а другому на 120, и вот мне вернули их из банка с пометкою, что мы уже перебрали несколько сотен.

У адмирала был серьезный вид.

— Что же это значит? — спросил он.

— О, это можно легко поправить! Видите ли, дело в том, что Пирсон помещает весь свой свободный капитал и держит в банке на текущем счету очень немного. Но это очень нехорошо с его стороны, что по его милости мне возвращают назад чеки из банка. Я писал ему и просил у него позволения продать некоторые бумаги, а между тем написал и тем лицам, которые требуют деньги, чтобы объяснить, в чем дело. Но кроме того, я должен был выдать еще несколько чеков, так что надо будет перевести на имя Пирсона часть тех денег, которые лежат у нас на текущем счету, чтобы иметь возможность уплатить по ним.

— Совершенно верно, сын мой. Все, что мое, то и твое. Но как ты думаешь, кто этот Пирсон? Ведь это брат миссис Уэстмакот.

— В самом деле? Как это странно! Но теперь, когда вы сказали мне об этом, я нахожу между ними сходство. У них обоих такие суровые лица.

— Она предостерегала меня против него, говорит, что он — такой мошенник, какого не найдешь во всем Лондоне. Я надеюсь, что у него все в порядке и что мы не очутимся в водовороте.

Гарольд немножко побледнел, услыша мнение миссис Уэстмакот о своем старшем компаньоне. Теперь приняли более определенную форму те смутные страхи и подозрения, которые являлись у него и которые он гнал от себя, когда они тревожили его, потому что он считал их слишком чудовищными и нелепыми.

— Он — человек известный в Сити, папенька, — сказал Гарольд.

— Конечно, известный… конечно, известный. Это самое я и сказал ей. Ведь там узнали бы, если бы у него дела были не в порядке. Ну, право же, ничто так не озлобляет, как семейная ссора. Впрочем, это хорошо, что ты написал об этом деле: нам надо, чтобы все было ясно и не было ничего скрытого.

Но письмо Гарольда к его компаньону встретилось в дороге с письмом старшего компаньона, которое тот посылал Гарольду. На следующий день утром оно лежало на столе в столовой нераспечатанным до тех пор, пока он не вернулся домой, и когда он прочел его, у него чуть не выскочило из груди сердце, он вскочил со стула с бледным лицом и вытаращенными глазами.

— Сын мой! Сын мой!

— Я разорился, маменька… разорился! — он стоял, смотря бессмысленно вперед, между тем как листок бумаги упал на ковер. Затем он опять опустился на стул и закрыл лицо руками. Его мать сейчас же обняла его за шею, а адмирал дрожащими пальцами поднял письмо с пола и надел очки для того, чтобы прочесть его. Вот, что было в нем написано:

«Дорогой мой Денвер! В то время, когда вы получите это письмо, я буду там, где меня не найдет никто — ни вы, ни другое лицо, которое пожелало бы со мною повидаться. Не трудитесь отыскивать меня, — уверяю вас, что это письмо отправил по почте один из моих знакомых, так что, если вы станете разыскивать, все ваши поиски будут безуспешны. Я очень сожалею о том, что оставил вас в таких затруднительных обстоятельствах, но ведь нужно же было, чтобы кого-нибудь из нас прижали, и приняв все в расчет, я думаю, что будет лучше, если прижмут вас. Вы не найдете ничего в банке и, кроме того, около 13000 фунтов стерлингов долга. Я думаю, что самое лучшее, что вы можете сделать, это — не платить того, что вы в состоянии уплатить, и последовать примеру вашего старшего компаньона. Если вы поступите так немедленно, то выйдете сухим из воды. Если же вы этого не сделаете, то мало того, что вы закроете окно ставнями, но я боюсь, что эти недостающие деньги едва ли будут признаны обыкновенным долгом, и вы, конечно, должны отвечать за них перед судом так же, как и я. Послушайте моего дружеского совета и уезжайте в Америку. Молодой человек с умом всегда может найти себе там какое-нибудь дело, и таким образом вы будете иметь возможность пережить эту маленькую невзгоду. Если этот случай научит вас ничего не принимать на веру в делах и непременно знать до мельчайших подробностей все, что делает ваш компаньон, хотя бы он был и старшим, то нельзя сказать, что вы дорого заплатили за урок.

Преданный вам, Иеремия Пирсон ».

— Господи Боже мой! — простонал адмирал. — Он скрылся.

— И оставил меня в одно и то же время и банкротом, и вором.

— Нет, нет, Гарольд, — говорила, рыдая, мать. — Все устроится. Что так беспокоиться о деньгах!

— О деньгах, маменька! Дело идет о моей чести!

— Сын говорит правду. Дело идет о его чести и о моей чести, потому что его честь в то же время и моя честь, Это большое горе, мать, и в такое время, когда мы думали, что уже пережили все горе в нашей жизни, но мы перенесем и это горе, как переносили другие горести. Он протянул ей свою жилистую руку, и оба старика сидели с наклоненными седыми головами, рука об руку, и каждый из них чувствовал поддержку в любви и сочувствии другого.

— Мы были слишком счастливы, — говорила старуха со вздохом.

— Но это воля Божия, мать!

— Да, Джон, это воля Божия.

— Но все-таки тяжело будет это перенести. Я мог бы потерять все: дом, деньги, положение в свете — я перенес бы это. Но в мои года… моя честь… честь адмирала флота.