Генри Каттнер - Колокола Ужаса

— Боже! — прошептал Тодд. — Сумасшедший болван!

Я услышал отвратительный хруст и увидел, как один из колоколов упал на Сарто.

На склоне возник вихрь из пыли и сланца. Дентон отчаянно отпрыгнул в сторону. Сквозь пыль я увидел, как один из колоколов врезался в скользящее тело Сарто, а затем я споткнулся, яростно протирая глаза, ослеплённые летящими частицами грязи. Гром и рёв медленно стихали, пока я цеплялся за дерево. Моргая, я осмотрелся.

Один из колоколов был почти у моих ног. На нём виднелось большое малиновое пятно. Я увидел также тело Сарто, его вдавило в кусты выше по склону.

А в нескольких футах ниже тела, вертикально поддерживаемая зазубренным камнем, находилась разбитая окровавленная голова Сарто!

Так закончился первый акт драмы, свидетелем которой мне пришлось стать.

Через две недели колокола должны были установить в колокольне. Возник некоторый ажиотаж среди газетчиков, но ещё больший — среди историков. Различные исторические общества со всего мира планировали туры паломников в Сан-Хавьер.

В холодном дневном свете логики, за пределами жуткой атмосферы в горах Пинос, необычные события во время раскопок колоколов объяснялись легко. Заразный тип яда, возможно, аналогичный ядовитому дубу или каким-то грибам, скрытым в пещере с реликвиями, был повинен в раздражении наших глаз и безумии Сарто и мексиканца. Ни Дентон, ни Тодд, ни я не отрицали этого объяснения, но мы подробно обсудили этот вопрос между собой.

Дентон добрался до Библиотеки Хантингтона, чтобы посмотреть запрещённый перевод «Книги Иода» Иоганна Негуса — этого мерзкого и чудовищного сборника древних эзотерических формул, о котором всё еще ходят странные легенды. Говорят, что существует только одна копия оригинальной книги, написанная на дочеловеческом Древнем Языке. Конечно, немногие знают о вычеркнутом из истории переводе Иоганна Негуса, но до Дентона дошли смутные слухи о пассаже в книге, который, как он объявил, может быть связан с легендами колоколов Сан-Хавьера.

Когда Дентон вернулся из Лос-Анджелеса, он привёз лист писчей бумаги, исписанный его отвратительным почерком. Пассаж, который он скопировал из «Книги Иода», был таким:

«Тёмный Безмолвный живёт глубоко под землёй на берегу Западного океана. Ни один из тех могущественных Древних из скрытых миров и с других звёзд не является Им, так как Он всегда обитал в скрытой тьме земли. Нет имени Ему, ибо Он — конечная гибель и бессмертная пустота, и тишина Древней Ночи.

Когда Земля станет мёртвой и безжизненной, а звёзды перейдут в темноту, Он воскреснет и распространит Своё владычество над всеми. Ибо Он не имеет ничего общего с жизнью и солнечным светом, но любит черноту и вечную тишину бездны. Тем не менее, Его можно призвать на земную поверхность раньше времени, а краснокожие, живущие на берегу Западного океана, имеют силу сделать это с помощью древних заклинаний и некоторых глубоких звучных тонов, которые доходят до Его обители, находящейся далеко внизу.

Но в таком призыве есть большая опасность, ибо Он может распространить смерть и ночь раньше Своего времени. Ибо Он приносит тьму в день и черноту в свет; вся жизнь, все звуки, всё движение уйдут при Его появлении. Иногда Он приходит во время затмения, и, хотя у Него нет имени, краснокожие знают Его как Зушакона».

— В этом месте удалена часть текста, — сказал Дентон, когда я оторвал глаза от его листка с записями. — Как ты знаешь, книгу вычеркнули из истории.

— Это очень странно, — прокомментировал Тодд, поднимая бумагу и глядя на неё. — Но, конечно, это просто совпадение. Поскольку фольклор основан на явлениях природы, всегда можно найти параллели с современностью. Громовые стрелы Юпитера и Аполлона — это просто молния и солнечный удар.

— Никогда сияющее солнце не коснётся своими лучами тех, кто внизу, — тихо сказал Дентон. — Но смертельная ночь накроет сих несчастных людей. Помните визит Одиссея в Страну Мёртвых?

Тодд скривил губы. — Ну и что из этого? Я не жду, что Плутон выйдет из Тартара, когда установят колокола. Это ты ждёшь! Сейчас двадцатый век, таких вещей не бывает; на самом деле их никогда и не было.

— Ты уверен? — спросил Дентон. — Конечно, ты не претендуешь на веру в то, что холодная погода у нас сейчас — это нормально.

Я быстро поднял глаза. Мне было интересно — когда кто-нибудь упомянет о ненормальном холоде в воздухе?

— И раньше было холодно, — заявил Тодд с отчаянной уверенностью. — И пасмурно тоже. То, что у нас какая-то душная погода, не является основанием для того, чтобы вы позволили своему воображению одержать верх. Это… Боже мой!

Нас стало бросать по комнате из стороны в сторону. — Землетрясение! — ахнул Дентон, и мы направились к двери. Мы не побежали по лестнице, а остались прямо под притолокой дверного проёма. Во время землетрясения это самое безопасное место в любом здании, учитывая характер и прочность его конструкции.

Но толчков больше не было. Дентон вернулся в комнату и поспешил к окну.

— Слушайте, — позвал он нас, затаив дыхание. — Они вешают колокола.

Мы последовали за Дентоном к окну. Из него можно было видеть Миссию Сан-Хавьер в двух кварталах отсюда. В арках колокольни человеческие фигуры суетились над тремя колоколами.

— Говорят, что, когда отливали эти колокола, индейцы бросали тело живой девушки в кипящий металл, — сообщил Дентон как бы между делом.

— Я знаю, — мрачно ответил Тодд. — И шаманы наложили на колокол свои магические заклятия. Не будь дураком!

— Почему бы некоей своеобразной вибрации, подобной звуку колокола, не создать каких-то необычных условий? — горячо спросил Дентон, и мне показалось, что в его голосе присутствует страх. — Мы не знаем о жизни всего, что нужно знать, Тодд. Это может иметь странные формы… или даже…

Дзын-н-нь!

Прозвучала громкая, зловещая мелодия колокола. Она была странно глубокой, вызывающей дрожь в моих барабанных перепонках и передающей по моим нервам жуткую вибрацию. Дентон перевёл дыхание.

Дзын-н-нь!

Более глубокая нота — и пульсация вызвала странную боль в моей голове. Какая-то настойчивая, призывающая!

Дзын-н-нь… дзын-н-нь… грохот, фантастическая музыка, подобная той, что может вырываться из горла бога или из тайников души тёмного ангела Исрафила…

Становилось ли темнее? Наползала ли тень на Сан-Хавьер? Стал ли Тихий океан потемневшим, из сверкающего синего превратившись в свинцово-серый, а затем в холодный и чёрный?

Дзын-н-нь!

Затем я ощутил это — предостерегающую дрожь пола под своими ногами. Стекло загремело в оконной раме. Я чувствовал, как комната тошнотворно раскачивается, наклоняется и падает, а горизонт колеблется — медленно, безумно, вперёд и назад. Я услышал грохот внизу; застеклённая фотография сорвалась со стены и разбилась на полу.