Федор Достоевский - Призраки [Русская фантастическая проза второй половины XIX века]

Он быстро подошел и со всего размаха хлестнул его длинною хворостиной. Завизжал, залаял бес, как собака, и кинулся под ноги парня. Явтух пошатнулся, скользнул с мостика и со всего размаха полетел вниз усами, в болото.

— Вот вода так вода, да и холодная какая! — пробурчал он, выкупавшись в луже и опять взбираясь на тощие бревна. С его шаровар, с рубахи и с усов текло, как с крыши во время дождя. — Эхма! — прибавил он, осмотревшись и выворачивая карманы шаровар и свитки. — Ни кисета, ни платка, ни денег нет! Все там! — И он показал в воду… — Погоди ж ты, бесов сын — я тебе утру нос! Заставил выкупаться, точно пьяного москаля! И на вечерницы теперь опоздаешь!.. Ах ты, свиное твое ухо… Ах… — И, в самом досадливом расположении духа, он пошел обратно в Изюм.

Он шел, едва передвигая ноги от намокших шаровар, а тут еще казалось ему, за плечами, по кустам, кто-то шагал и будто говорил ему: «Что, брат? Смеяться вздумал? Что? драться вздумал? Вот, теперь и пляши, и пляши!»

Закипела месть в его груди.

— Не поддамся! — крикнул он и плюнул. — Добегу до хаты, переоденусь и еще поспею на вечерницы! — Сказал и во всю прыть понесся к Изюму…

Но не добежал Явтух и до половины пути, как холод стал пронимать его до костей. Он остановился, оглянулся по полю и, не видя вокруг ни души, присел в траву, да, недолго думая, начал раздеваться. «Теперь не будет холодно!» — сказал он себе, взял свитку и рубаху под мышки и еще шибче побежал, несясь по высокой траве и перепрыгивая через рвы и кочки… Месяц кстати спрятался в тучи и не смотрел на полураздетого парня. Изюм скоро выглянул из-за пригорка. Огороды Явтух миновал счастливо и, прошмыгнув под заборами, вбежал в околицу… Тут он остановился и бросил пугливый взгляд по сторонам: на улице ни души. Старики и бабы сидели уже в хатах, а молодежь повалила на вечерницы в подгородную мельницу… Явтух вздохнул свободнее и впотьмах пустился далее… Но не миновал он и четверти улицы, как из ворот мещанки Хиври Макитренковой, с песнями и криками, выступила ватага девушек и длинный, как цапля, ткач Юхим Бублик… Разряженная толпа щебетала вокруг ткача, а он, со всякими припасами для вечерниц, важно шел по улице.

Завидел девок Явтух и обомлел от ужаса. Мокрую свитку и рубаху он оставил на дороге, под огородом, думая завтра рано взять их оттуда. «Ведь это беда!» — подумал он, да так в одних мокрых шароварах и остался посреди улицы. Ватага приближалась к нему… Уж девки близко, уж он слышит их голоса, как счастливая мысль мелькнула в его голове; он оглянулся, вскочил в первые ворота и забился под опрокинутую бочку. В то же время выглянул месяц. Песни и говор раздались под самым его ухом.

— Ох, постойте, девки, — я кого-то видела!

— И я.

— И я…

— И я видела! — посыпались звонкие голоса, и толпа остановилась у ворот. Явтух, ни жив ни мертв, сидел под бочкой.

— Куда же оно делось? Как в воду упало! — заметили некоторые голоса.

— Да, точно странно: куда б ему деться? Только что видели…

— Да не под бочку ли залез какой-нибудь дурень? — заметила рябая и косая Векла.

— Может быть, и под бочку! — отозвались другие и уже направились к бочке.

— Да нет, постойте, то, верно, слепой Кондрат проснулся и зачем-нибудь ночью выходил из хаты, — перебил ткач.

— Ну, так и есть! — захохотали девки и, поглядывая на опрокинутую бочку, пошли далее…

На душе у Явтуха отлегло. Он выглянул, переждал, пока толпа исчезла за околицей, и что есть духу понесся по улице. Прибежал к своей хате, ударился в дверь: на двери висит замок; дверь заперта. Он к окну! — оно изнутри заперто; да и без того в окно разве одна рука его могла бы свободно пролезть… «Ах ты, судьба моя горемычная! — сказал он себе, чуть не сквозь слезы. — Надо же было матери уйти и запереть двери. Ну где я ее теперь найду?» И он с досады хлопнул кулаком по двери… И вдруг слышит: за его плечами, в темноте, кто-то заливается тихим, дребезжащим смехом. Явтух обернулся и наставил перед собою увесистый кулак.

— Не поддамся я тебе, окаянный! Не поддамся, да еще при случае и побью! Хоть в чужую юбку и в бабьи чужие башмаки оденусь, а вот пойду на вечерницы, и горилки напьюсь, и с моею красавицею насмеюсь над твоею собачьею харей!

Сказал и подошел к окну соседней хаты. В хате не было ни души. Месяц отражался на гладком полу, на печи и на полках, уставленных посудой. Он вошел во двор, ступил на крыльцо и толкнул ногою дверь. Дверь отворилась.

— Это не по-нашему! — заметил он. — Не запираются, как от татар, прости Господи!

Вошел Явтух в хату своей кумы, молодицы Ивги Лободы, у которой муж был в отлучке, на заработках; припер дверь засовом, достал из печи уголь и засветил огонь… «Кума посердится, да и простит, а на вечерницы я все-таки попаду!» — подумал он и стал снимать со стены оставленные наряды соседки… Надел длинную женскую рубаху, голову повязал платком, надел красные башмаки с подковками, ожерелье «доброго мониста», накинул зеленую кофту и посмотрел в зеркало.

— Не будь усов, и вышел бы молодица молодицею, — сказал он с усмешкою. — И как, право, странно рядятся эти женщины! Точно писанки на Пасху… Распотешу же я теперь всю сходку! И набегается, насмеется и навеселится моя Найдуся, моя зорька, моя краля ненаглядная!

Он погасил огонь, вышел из хаты, запер дверь и ступил за ворота. Город молчал. Светлая глубина неба переливалась тысячами звезд… Месяц неподвижно и ярко стоял над горою Кремянцем. «Вперед, Явтух Остапович, вперед!» — сказал сам себе Явтух, двинувшись в путь по опустелой улице, и вдруг заболтал по воздуху ногами…

Протер глаза, посмотрел вниз — и обомлел от ужаса! Земля у него далеко-далеко под ногами, а его тянет кверху какая-то невидимая, страшно могучая сила, и он летит все выше и выше, покидая облитый лунным блеском город и быстро рассекая воздух ночи.

— Что? Будешь теперь смеяться да грозить? — спросил за плечами чей-то голос… Явтух обернулся и увидел, что маленький и черненький бесенок торчит у него за спиной, и мохнатые лапы беса держат его под руки. — Вот тебе и невеста, и горилка, и твои вечерницы! — говорит парубку черт, быстро унося его все выше и выше. Холодом обдало парня при мысли о мести и силе нечистого, и от страху он закрыл глаза. Когда он вновь посмотрел — земля, город, лес и окрестности, все исчезло под его ногами… Он летел в необъятной пустоте, и воздух с шумом скользил мимо его ушей.

— Куда ты несешь меня, дядюшка? — спросил, опомнясь, Явтух.

— А вот, я сейчас тебе скажу! — ответило у него за плечами. — Я тебя, брат, посажу верхом на месяц; и просидишь ты у меня на нем день, два, а может, и год, разве когда месяцу придется опуститься до краев земли, успеешь ты соскочить на стог травы или на какое-нибудь дерево…