Дмитрий Ахметшин - Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём [СИ]

— Меня никак не назвали при рождении. Просто бросили в озеро, и дело с концом. В детстве меня все называли эмбрионом, но я предпочитаю зваться Спенси. Ты смотрел фильм «Голова-ластик»?

— Вроде бы, — уклончиво ответил Юра.

— У нас здесь с кино туговато, — сказал уродец. — А в городе я почти не бываю. Этот фильм — самый первый в моей жизни, и я, конечно, досмотрел его до конца. Меня принесли в кинозал в корзинке с бутербродами. Тогда это было нетрудно, ведь мне было всего семь лет. Двигающиеся картинки буквально заворожили меня, и я твёрдо решил стать похожим на того храброго молодого человека, Генри Спенсера, хотя мне бы подошла роль его сына. Там-то я и выбрал себе имя, сократив его примерно наполовину. Символично, правда? Ведь во мне всего половина обычного, среднестатистического человека. О такой роскошной шевелюре мне, правда, остаётся только мечтать.

Юра ещё не решил, как относиться к новому знакомому. Он сглотнул и сказал:

— Если вы говорите, что моя жена здесь, я хочу её увидеть. А потом понять, что здесь происходит.

— Хочешь познакомиться с остальными? — Спенси махнул рукой в сторону правого коридора, где, очевидно, располагались жилые комнаты. — Не советую. В них нет ни капельки человеческого достоинства. Личины, которые они на себя надевают, могут показаться кому-то любопытными, но только не мне. Я вижу их насквозь, потому что сам то яблоко, которое недалеко упало от яблони. Что ж, жена, наверное, будет рада тебя видеть. Номер двести один. Не заблудишься, в башне их всего два. Иди, потом возвращайся. Я проведу тебя по местному цирку уродцев.

Поднявшись с кресла, Юра ступил на ковровую дорожку, а потом обернулся. Карлик принимал у Петра Петровича кружку с кофе. Оставалось загадкой, когда и где метрдотель успел его сварить.

— Пока я бродил по городу, я видел нескольких людей, которые… ну… странно отражались в лужах. Как куча талого снега. Я не знаю, может, это что-то в воздухе… какое-то ядовитое растение источает флюиды, от которых в голове может помутиться. Но если это правда и такие люди существуют, тогда я должен спросить: ты из них? Как ты отражаешься?

Спенси захохотал, как безумный. Юра не предполагал, что человек с таким возвышенным голосом может так смеяться.

— Взгляни на меня ещё раз! Как, по-твоему, я могу отражаться в этой грёбаной луже?

Пристыженный, Хорь направился к лестнице.

Камень выскочил из-под ступни и с шумом плюхнулся в воду. Этот звук привёл девушку в чувство. Поняв, что слабеет, Алёна установила ногу на другой выступ и сделала рывок, вытягивая своё потяжелевшее тело. Оцепенение спало. Прыгнуть в гигантскую пасть было форменным самоубийством, несмотря на то, что это всего лишь сон.

«Эта река унесёт тебя туда… откуда не выбраться», — сказал кто-то внутри.

Сон! Стоило Алёне напомнить себе, что она спит, как всё вокруг утратило краски. Это та самая река, и плющ, по которому она взбиралась, тоже был предсказан. Куда бы ни вела эта дорога — она на верном пути.

От восторга Алёна едва не завопила. Она начала лихорадочно оглядываться, но не увидела ни гигантского рта, ни пятнышка света, к которому, как она думала, следовало идти. Пещера растворялась, краски перетекали друг в друга, всё становилось бессмысленным, как лоскут прошлогодней газеты.

— Нет! — сказала Алёна. — Я не хочу! У меня только начало получаться…

Она грохнулась на колени и обняла каменистую землю, стиснув пальцы на жидкой растительности, но это не помогло. На зубах всё ещё чувствовался песок, который сыпался сверху, когда девушка, барахтаясь в воде, поднимала лицо, ища за что уцепиться. Потом и твердь исчезла, всё исчезло, и ничего не стало. Алёна потеряла чувство времени, и даже нечто куда глубже, куда существенней. Она потеряла ощущение самой себя.

Постепенно темнота начала отступать. Сознание вновь сжалось до границ тела. Глаза распахнулись, чтобы увидеть уродливое чёрное лицо, обрамлённое рыжей шевелюрой. Оно напоминало ацтекскую маску из фильма, вспомнить название которого ей не удавалось. Руки, что Алёна хотела выставить перед собой, лишь слегка приподнялись. Власть над ними возвращалась, но медленно, слишком медленно. Кто это? Это он зашёл в квартиру Валентина, когда она готовилась отойти ко сну?

Не сразу Алёна поняла, что находится на открытом воздухе. Трещины на потолке стали жирными, широкими мазками бегущих по небу туч, за которыми сверкали молнии. Верхушки деревьев метались, словно кисти в руках безумного художника. Дождь заливал глаза, а лицо, казавшееся маской, вдруг обернулось жухлым, беззубым подсолнухом, давно потерявшим все семена.

Она села; одежда неприятно липла к телу. Икры и спина болели, и холод, немного притуплявший чувствительность, казался едва ли не даром божьим. Всего в десятке шагов было озеро, а слева — какой-то дом с пристройкой в виде башни и грузовой автомобиль с большими круглыми фарами и ржавчиной на видимом ей крыле.

— Эй, — услышала она. — Кроха! Ты живая?

Невероятных размеров мужлан стоял возле кузова, разглядывая неё. Он был одет в коричневую робу с множеством карманов, из которых торчали гаечные ключи и резиновые ручки каких-то инструментов. На животе она изрядно оттопыривалась, словно говоря, что первым делом, обняв жену, он спросит: «Что у нас на ужин?»

— Конечно, я жива, — сказала Алёна. Она едва слышала свой голос. Здоровяк, кажется, был близорук и отчаянно щурился, хотя их разделяло едва ли больше пяти шагов. Лишь когда Алёна попыталась встать, он поспешил ей на помощь. Почувствовав твёрдую руку, девушка ухватилась за неё и вернула себя в вертикальное положение; прямохождение показалось ей на редкость отвратительным свойством хомо сапиенс.

— Ты горазда полетать. Кулем свалилась, не иначе небеса выплюнули, — бубнил мужчина над ухом. Его голос казался странно знакомым. Он провёл её через заброшенный сад под козырёк, который, по-видимому, нависал над чёрным ходом. — Сломала ветку того дуба. Смотри, вон она валяется! Если думаешь, что я шучу, можешь подойти и проверить.

Всё ещё опираясь на его руку, Алёна повернула голову и окинула незнакомца изучающим взглядом. Он не выглядел шутником, но в то же время казался не слишком удивлённым. Потом оглядела себя и действительно обнаружила несколько прилипших к ногам листьев дуба. Одежда та же, в которой она пришла в квартиру Валентина, разве что мокрая и испачканная землёй. Только пальто не было.

— Я была дома… — Алёна не стала уточнять у кого. — Собиралась уснуть и, кажется, даже уснула, как вдруг оказалась здесь.

— Мы должны быть под крышей, — пробубнил мужчина. Он был очень рослым, с красным подбородком, напоминающим не то кровяной пузырь, не то большой синяк. На вид около пятидесяти лет, волосы уже местами поседели. Абсолютно незапоминающееся лицо — разве что, кроме ушей, которыми гордился бы любой сказочный тролль. — Вот-вот припустит дождь. Пошли в дом. Обсохнешь, переоденешься. У нас полно старой одежды. Мои сёстры никогда ничего не выбрасывают. Немного горячего молока тоже не помешает.