Дмитрий Ахметшин - Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём [СИ]

В следующем воспоминании я уже там, внутри, словно жук в спичечном коробке. Я полз довольно долго, наперегонки со своей клаустрофобией. Откуда-то лился рассеянный красный свет. Преодолел ещё одну прямоугольную решётку, на этот раз в стене справа. За ней темнота. Стенки неудобного лаза из жести, звучат соответствующе. Скреплены круглыми заклёпками, которые больно впивались в колени.

Потом пошли повороты. Они изодрали майку и оторвали пуговицы на карманах джинсов. Меня мучила безумная надежда, что, быть может, таким образом я смогу выбраться за пределы квартиры, возможно даже наружу, куда-нибудь к стене здания. Я бы без промедления спрыгнул с третьего этажа. Но вместо этого оказался возле ещё одной решётки, на этот раз вставшей передо мной как стена. Как я не пытался её расшатать, она не поддавалась. Тогда я припал к ней лицом и стал всматриваться в темноту. Разглядел большое, просто-таки огромное тёмное помещение, похожее на заводской цех. Чёрт, да оно, наверное, больше всего этого здания! Откуда оно здесь взялось?

Только здесь мне в голову пришла ужасающая в своей убедительности мысль: я же не сплю, правда? Я сидел за компьютером, а потом появилось ОНО и загнало меня под кровать, откуда неожиданно удалось сбежать. Я позвал, но никто не ответил. Потряс ещё раз решётку. Наверное, сюда часто приходили поглазеть наружу. Какой-то мусор, вроде конфетных фантиков, бумажных самолётиков и засохших листьев, шелестел под коленями и локтями. На полу кусок белого картона, на котором очень удобно сидеть. Будто хозяйственная птица размером с доброго лабрадора захотела свить здесь гнездо.

Стальные прутья решётки были толщиной с большой палец. Вглядевшись внимательней в пространство за ними, я вдруг увидел вдали и где-то слева моргающий свет. А потом, гораздо ближе, буквально под своим носом, мерцание, словно этот свет отражался в многочисленных стеклянных поверхностях.

Я вывалился из своего странного сна прямиком в постель. Было второе мая, восемь утра, и я НЕ ПОМНИЛ, как ложился спать…

Блог на livejournal. com. 2 мая, 08:50. Несколько моментов, которые я понял, заставив голову работать.

…Первый момент — никакого лаза в моей квартире, конечно, нет. Под кроватью много пыли и пивные крышки. Даже одна бутылка пустая есть. Пол есть пол, на простукивание он реагирует так, как и должен — глухим звуком.

Второй момент — ворочаясь с боку на бок и воссоздавая в голове подробности кошмара (в этом не было нужды — они и так стояли перед глазами), я отшиб палец о борт неудобной кровати и подумал, что громадное помещение, загромождённое загадочными предметами, сверкающими как хрустальные статуи, вполне может оказаться моей кухней. И созерцал я её, стало быть, из вытяжки!

В ванной, плеская себе на лицо тепловатой водой, я вновь и вновь прокручивал в голове вчерашний вечер, медленно перетекающий в сон. Помнится, несколько дней назад я снимал решётку, изыскивая пути побега, но потом поставил её обратно. До какого размера я должен был уменьшиться, чтобы ползать по вентиляции? Чудеса, не иначе. Тем не менее, меня не покидало стойкое ощущение, что сон звенел над моим ухом связкой ключей, один из которых может подойти к моей камере.

Из ванной я прямиком отправился на кухню, стараясь сдерживать себя, чтобы не ускорить шаг. Я давно уже понял, что поспешность ни к чему хорошему не приведёт. Кроме того, у меня уйма времени — просто удивительно, если в квартире найдётся достаточно места, чтобы его складировать.

Я взял нож для хлеба. Подковырнул, снял и бросил решётку на стол. Вспомнив мусор, валяющийся там (будто из него собиралась вить гнездо птица), надел резиновую перчатку. На самом деле, дело не в птице и не в крысе, которая, возможно (хорошо, что я не встретил её ночью), могла там поселиться. Дело в страхе. Ужас, как тогда, связал мне вместе локти. Лишь усилием воли я заставил свою руку подобраться к отверстию в стене, и потом, словно тушкан на стремительно приближающуюся змею, смотрел, как она там исчезает.

Далеко лезть не пришлось. Я вытащил, как и ожидал, ворох бумажек, в основном конфетных фантиков. И конверт с письмом. Видимо, его я и принял за картонку.

Прямо сейчас, дописав эти строки, я вскрою письмо. Всё это время я тренировал волю. Такие подарки мне преподносят не часто. Нужно научиться ценить их и не набрасываться как голодный пёс на кость.

Только подумать, оно ждало меня не меньше двадцати лет…

Дверь оказалась тугая, на пружинах. Закрываясь, она пихнула Юрия в зад — суровая уборщица, не лезущая за словом в карман, и в то же время без лишних слов пускающая в ход швабру.

Его сразу принял в себя горький сигаретный дым и сонм запахов.

Пришлось постоять на месте, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Даже свет тусклого дождливого полдня казался бы здесь ослепительным. Грязные окна мало того, что почти не пропускали свет, так ещё были закрыты дырявыми жалюзи, а кое-где заклеены газетами.

Детектив оказался подготовлен куда лучше. Деловито оглядевшись, он двинулся куда-то налево, где, как потом увидел Юрий, располагалась барная стойка. Мистер Бабочка двигал свои массивные телеса между круглых столов, расставленных как попало, и деревянных стульев без обивки, разбегающихся как тараканы. Поднимая руки, то и дело извинялся.

Здешним обитателям, каракатицам в пласте ила, не было до него никакого дела. Юрий ожидал увидеть пьющих людей — но почему-то его ожидания брали начало во вкрадчивости американских фильмов об эпохе сухого закона, где любой подпольный бар, окутанный облаками сизого дыма, обладал особенной, ни с чем не сравнимой привлекательностью, подкреплённой стуком кия по бильярдным шарам, соулом из старого патефона и горьким запахом дубовых бочек. В каждом привыкли видеть замаскированного полицейского, у каждого был за поясом кольт или хотя бы выкидной нож, но атмосфера дружбы и сотрудничества, которой, казалось бы, неоткуда было взяться, цвела пышным цветом… а посреди всего этого — она, загадочная дама в чёрном, с сигаретой в длинном мундштуке и бокалом мартини, с тайной за сомкнутыми губами.

Мимолётная грёза появилась и растаяла в один момент. Действительность оказалась крахом всех мечтаний. Этого стоило ожидать… но Хорь был не готов. Он застыл, как громом поражённый, хлопая глазами и стараясь глядеть во все стороны разом. Мистер Бабочка маячил в дальнем конце зала. Никто из присутствующих не смотрел ни на него, ни на молодого человека, застывшего у порога.

Людей здесь словно грызла изнутри огромная чёрная мышь, одна на всех. Она пряталась в тенях, которые отбрасывали скатерти, свисающие почти до пола, таилась за отстающими от стен обоями, сверкала багровыми, злыми глазками папирос-самокруток… и ещё в сердцах, в каждом по-отдельности и во всех сразу. Всё это люди. Сидят, неприкаянные, опустив головы к стаканам, будто пытаются разглядеть в дрянном самогоне хоть что-то, имеющее натуральное происхождение. У дальней стены прямо на полу сложены вонючие тюфяки — сложно было поверить, что кто-то способен преклонить на них головы. Гранёные стаканы, той хитрой советской вариации, которую невозможно разбить, сопровождали каждый шаг тусклым звоном. На подносе за прилавком лежали почерневшие бутерброды и пирожки с ливером. Глядя на хозяина заведения, Юра думал, что такой человек не может готовить еду. У него в подсобке, наверное, стоит чудо техники, механизм на ременной передаче, который нарезает соевую колбасу, достаёт из банки солёные огурцы и чеснок, лепит всё это в съедобный нелицеприятный ком.