Энни Уорд - Прекрасное зло

• Когда гигантский грузовик врезается в толпу людей на набережной во Франции, давя всех без разбору.

• Террористы ИГИЛ.

• Звучит глупо, но меня пугает, когда я иду куда-то, где незнакомые люди садятся кругом и просят меня рассказать им о себе. Потому я больше не завтракаю у мамы в Медоуларке.

• Когда ближневосточного вида парень на соседней беговой дорожке уходит, оставляя свой рюкзак.

• Когда я зову собак, а они не приходят и я не могу их найти. (Наверное, из-за того, что это произошло вчера вечером. Они пролезли под забором, но их не сбила машина. Я залатала то место в заборе, где они выбрались.)

• Когда мои родители или Чарли заболевают. Боюсь новых смертельных видов гриппа.

• Когда Иэн уезжает работать в опасные страны. Всего, что может пойти не так.

• Похороны. Больницы и озера.

• Когда Иэн злится на Чарли.

• Что из диснеевской лагуны может выпрыгнуть аллигатор и выхватить маленького мальчика прямо из рук его отца.

• Когда мое сердце начинает бешено колотиться. Это обычно случается, когда я скучаю по Джоанне и думаю о том, что она, вероятно, до сих пор меня ненавидит.

• Утопление, особенно когда к берегу прибивает тела маленьких сирийских детей; после таких новостей я не могу прийти в себя несколько дней и мне снится, что Чарли тонет; иногда я боюсь, что собаки тоже могут утонуть. Боюсь приливных волн.

• Когда я беру Чарли в парк, а он исчезает и я не могу его найти.

• Тьма в некоторых людях. Вроде того парня в Германии, который заплатил другому парню, чтобы время от времени отрезать от него кусочек, а затем готовить и есть его.

• Когда Чарли плачет.

• Когда мне приходится оставлять Чарли с Иэном.

• Когда мне кажется, что со мной что-то не в порядке.

Я пододвинула листок к Кэми Джей, которую мне теперь, когда я пригляделась к ее ну очень обтягивающим расклешенным штанам в стиле семидесятых, так и хотелось мысленно назвать Кэми Попкой.

Она начала молча читать.

– Думаю, я повторилась, – сказала я. – Написала о плачущем Чарли дважды.

Она кивнула и вновь сконцентрировалась на моем списке.

– Повторение может о многом сказать.

Через несколько минут она вновь взглянула на меня, в этот раз даже не пытаясь скрыть свою заинтересованность. Ее глаза рассматривали шрам, тянувшийся у меня от губы до брови.

– Все еще болит?

– Когда улыбаюсь. Немного.

– Поэтому вы не улыбаетесь?

– Разве? Я уверена, что улыбаюсь.

В доказательство своих слов я улыбнулась.

– Вы уже ходили к пластическому хирургу?

– Нет. Но, думаю, все же придется.

По правде говоря, я всегда была одной из тех, кого моя бабушка называла прекрасной дурнушкой. У меня глаза странного бледно-серого цвета. Моя улыбка асимметрична, а в форме моего лица есть что-то лисье. Я никогда не была обделена мужским вниманием, однако отлично понимала, что моя привлекательность кроется в моей необычности. Так что я еще не решила, нравился ли мне мой новоявленный шрам. Иногда, когда я гляжу на себя в зеркало, мне кажется, что он очень хорошо отражает суть моей личности.

Кэми Джей кивнула, и ее глаза наполнились слезами материнского сочувствия. Она похлопала по моему листку.

– Вы очень склонны к тому, что у нас принято называть катастрофическим мышлением.

– Для меня этот термин в новинку.

– В нашу эпоху постоянного потока плохих новостей эта проблема начала встречаться все чаще и чаще. Иррациональная боязнь катастрофы. Очень легко представить, что крайне маловероятная трагедия случится с вами или с вашим любимым человеком.

У меня возникло желание рассказать ей о маловероятной трагедии, случившейся лично со мной, однако вместо этого я произнесла:

– Случайности бывают. В любой момент может случиться что угодно.

– Что угодно? Аллигаторы? – улыбнулась она, наклонившись вперед и подмигнув. – Немецкие каннибалы?

Я пожала плечами, однако затем, не сумев сдержаться, рассмеялась. Немецкие каннибалы.

– Однако есть кое-что еще, – сказала Кэми Джей, разом перестав походить на инструктора по танцевальному фитнесу. Теперь она была совершенно серьезной. – Вы не против рассказать мне о своих отношениях с Иэном? Он – отец Чарли?

Я кивнула. Мне действительно хотелось рассказать ей об Иэне все. Правда, ведь это чудесная история. Однако внезапно я осознала, что не могу произнести ни слова. Мне трудно было даже думать о том, что произошло с Иэном. Я чувствовала себя так, словно меня парализовало. Язык не слушался, а в носу словно стояла мутная вода. Такое иногда случалось. Я хорошо помню, как меня удерживали под водой. Мое лицо тогда было всего в нескольких дюймах от поверхности. Глаза вылезали из орбит, а воздух был таким близким и манящим, что я открыла рот и вдохнула…

Вода полилась мне в рот и в горло. Я ничего не могла с собой поделать. Все казалось совсем другим.

– Прошу, скажите, где у вас туалет, – сумела произнести я, поднявшись на ноги. – Меня сейчас стошнит.

2001

Отец Чарли. Любовь всей моей жизни. Иэн.

Впрочем, лучше я начну с самого начала.

Я была доброхотом. Как и многие мои друзья. Я жила в той части мира, которую большинство туристических справочников не считают нужным даже упоминать. А если они это и делают, то используют слова вроде «разоренная войной», «нищая» и «беззаконная». И любое из этих определений звучало для меня привлекательно. Меня будоражила возможность пожить в месте, которое иногда называли «самым темным и всеми забытым уголком Европы». Итак, я была в самом разгаре периода своего доброхотства, когда учила неимущих студентов английскому в одной из тех изолированных стран бывшего советского блока, которые все вместе принято называть Балканами.

Я жила в Болгарии, а моя лучшая подруга, Джоанна, – в соседней Македонии, малоизвестной, но очень взрывоопасной стране.

Иэна я впервые встретила на мероприятии по сбору средств. Звучит скучно, не правда ли? Однако сам Иэн был далеко не скучным.

Мы были в Охриде, популярном у туристов курорте в нескольких часах езды на юг от столицы Македонии Скопье, расположенном неподалеку от границы с Грецией. Здесь, на холме, у переливающегося в лучах солнца Охридского озера, сгрудились запущенные, но по-своему живописные каменные виллы. На самой вершине холма располагалась смотревшая на юг, в сторону Греции, идеально сохранившаяся куполообразная церковь Святого Иоанна XIII века, настолько красивая и спокойная, что даже не верилось, что поселок внизу раздирали распри. Если бы не практически осязаемое напряжение, царившее среди людей, бесцельно слонявшихся по извилистым улочкам и маленьким площадям Охрида, городок был бы просто очаровательным. Однако это был курорт, наполненный представителями двух враждовавших религий, и мне казалось, что люди смотрят на любого встречного со смесью кровожадности и подозрительности. Страна была на грани гражданской войны.