Астрид Фритц - Охота на ведьму [litres]

Генрих и Маргарита сидели чуть в стороне от огромного костра. Языки пламени у городских ворот плясали на фоне темнеющего неба. Праздник летнего солнцестояния только начался, но многие уже успели напиться.

Сегодня Маргарита со своими подругами водила веселые хороводы вокруг костра, а Генрих, прислонившись к дереву, наблюдал за ней, и когда девочки, запыхавшись, остановились, он воспользовался этой возможностью – взяв Маргариту за руку, попросил: «Давай отойдем, я хочу рассказать тебе кое-что очень важное». Она неохотно последовала за ним к ветвистому каштану, и они присели на траве под деревом.

– Ты только подумай, – продолжил Генрих. – Мне можно будет уйти в монастырь, ничего не заплатив. Моя мать и отчим ни пфеннига за меня не отдали бы.

– Ох, Генрих. – Девочка сорвала маргаритку, росшую у ее босых ног, и сунула себе за ухо. – Что ты будешь делать в монастыре? Киснуть за темными стенами? И на Предтечу прийти у тебя больше не получится.

У него стало тепло на сердце.

– Так значит, ты будешь скучать по мне?

– Ну конечно. Ты ведь всегда рядом. Ну, рядом с нами, я имею в виду. – Она снова посмотрела на лоток.

Генрих украдкой залюбовался ею. Волосы у нее остались золотистыми, как и в детстве, на носу все еще проступала дерзкая россыпь веснушек, но в остальном почти ничего детского в ней не осталось: губы налились, когда-то худосочные руки стали сильными и подтянутыми, под тонким льняным платьем отчетливо проступали очертания округлых грудей. Если он не ошибался, ей сейчас было лет двенадцать-тринадцать.

Парень собрался с духом.

– Раз ты будешь скучать по мне, может быть… поцелуешь меня?

Лицо Маргариты дрогнуло, девочка почти испуганно уставилась на него.

– Что ты такое говоришь?

– В смысле, нас ведь никто тут не увидит. Всего разочек.

– Да ты спятил!

От ее слов ему стало больно.

– Но Берчи ты целовала, совсем недавно, на берегу Иля.

– Так ты следишь за мной? – фыркнула она.

– Ну пожалуйста! Один разочек!

Не раздумывая, что он делает, Генрих схватил ее за запястья и притянул к себе. Но Маргарита, оттолкнув его, вскочила на ноги и в ярости уставилась на него.

– Больше никогда так не делай, слышишь?

Она поспешно побежала к остальным, и Генрих увидел, как Берчи протягивает ей кружку, а Маргарита весело смеется. Натянув башмаки, парень понуро побрел домой.

Филлинген, Шварцвальд, конец сентября 1484 года

Успев как раз до закрытия городских ворот, Генрих добрался до стен Филлингена в герцогстве Ценринген. В этом городке он собирался остановиться на ночлег у иоаннитов [80] Иоанниты – рыцарский орден, возникший в ходе Первого крестового похода в Иерусалиме. . Приор провел в пути уже два дня, ведя в поводу несшего провиант и кладь упрямого осла. В Засбахе в одной деревушке Генрих сумел бесплатно переправиться через Рейн, затем провел первую за долгое время приятную ночь на мягкой кровати в доме священника в Вальдкирхе и начал подниматься в горы – в Шварцвальде царила теплая сухая погода, и он быстро продвигался вперед. Время от времени ему удавалось подъехать на попутной телеге, привязывая к ней осла, но большую часть пути он проделал пешком. Походка его все еще оставалась легка, и иной подмастерье позавидовал бы его бодрости.

Как и всякий раз, отправляясь в путешествие, Крамер чувствовал себя молодым и сильным. В такие мгновения ему всегда казалось, что все плохое осталось позади. Он словно ускользал от неудач, ссор и разочарований, как змея выскальзывает из старой кожи. Не зря он принял обет именно в доминиканском монастыре – этот орден славился не только высоким уровнем образования, но и правом монахов на странствия. В конце концов, задача братьев-проповедников состояла в непрестанной борьбе с ересями, сорною травой распространявшимися по всем землям, и странствия по миру были неотъемлемым условием этой борьбы.

Вот и в этот раз все неприятности прошлых двух недель в монастыре в Селесте блекли с каждой пройденной им милей: все эти досадные споры с некоторыми собратьями, призывавшими присоединиться к делу Шпренгера, вся эта история со страсбургским епископом и правом монастыря на выдачу индульгенций… Да, Генриху удалось переубедить Альбрехта Баварского, но в итоге они лишь пришли к компромиссу – монастырь в Селесте сохранит привилегию только до конца года.

Правда, к неудовольствию Крамера, кое-какие неприятные мысли все еще отказывались его покидать. Сегодня вечером он снова непрерывно думал о Сюзанне. Ему не нравилось, что она больше так и не пришла на проповедь. Конечно, она попросила Мартина передать ему, что Эльзбет заболела и ей приходится помогать подруге, но Генриху это показалось лишь отговоркой.

Перед отъездом он снова отвел Мартина в сторону и попросил присматривать за сестрой, все-таки приор собирался уезжать надолго. В конце разговора Крамер, не сдержавшись, спросил:

– Она что-нибудь говорила обо мне? Она ведь больше не приходит…

Когда Мартин ответил отрицательно, настоятель продолжил:

– Быть может, это связано с ее увлечением каким-то юношей? Она виделась с кем-то?

– Я так не думаю. Разве что встретилась пару раз с Конрадом, братом Эльзбет.

От этой вести у Крамера больно закололо в груди, и он решил по возвращении выяснить, что связывает этих двоих. Изначально он собирался взять Мартина с собой в Равенсбург, чтобы юноша на собственном опыте убедился в том, насколько важна охота на ведьм, которая, безусловно, должна входить в задачи доминиканского ордена. Но в итоге для настоятеля оказалось важнее, чтобы парень проследил за своей сестрой. Может, и к лучшему, если он, Генрих Крамер, некоторое время побудет в отъезде. Может быть, во время их последнего разговора в гостевой комнате, начавшегося так приятно, он слишком сблизился с Сюзанной. Но зачем она столь открыто смотрела на него всякий раз, когда спрашивала о чем-то? Он каждой жилкой своего тела вдруг ощутил, как жизнь бьет ключом в этой девушке, жизнь и страсть. И в то же время Сюзанна казалась такой невинной и наивной, будто и не подозревала, насколько она притягательна, как, впрочем, и любая женщина такого возраста и красоты. Говорят, эти чары сильнее у рыжеволосых девушек, верно? У Сюзанны, как и у ее матери Маргариты, волосы были золотистыми, на солнце они отливали красным. Те же веснушки на носу, та же алебастровая кожа…

Крамер невольно покачал головой, стоя в очереди перед воротами и держа ослика в поводу. Этой девчонке следовало бы вести себя сдержаннее, особенно в присутствии духовного лица. Но это лишь подтверждало его наблюдение: каждая женщина рано или поздно проявляет свою истинную похотливую природу, пусть у одних искус плоти смутен, а у иных необуздан и дик.