Александр Матюхин - Страшная общага [litres]

Ответ пришел немедленно – они купились на эту грубую, смешанную с лестью ложь.

Конечно, они готовы встретиться с журналистом.

Конечно, они с радостью расскажут о своей дочери…

…И конечно – что? – познакомят с ней?

Родители Василины жили в новом доме на Малой Охте, новом настолько, что в подъезде еще пахло краской, а вокруг мусоропровода робко бродили одинокие тараканы, настороженно приглядываясь к свежему жилищу.

Завидев Анну, тараканы замерли, а потом в панике бросились врассыпную. В этот дом они уже больше не вернутся. Чего эти-то испугались? Ведь она, нехотя правда, но сменила свой наряд на нормальный – «хоть на человека похожа», как говаривала ее матушка.

Она решительно нажала на кнопку дверного звонка – вычурного, под бронзу, в ретростиле. В глубине квартиры мелодично курлыкнуло. И дверь открылась – мгновенно, словно Анну уже поджидали в прихожей.

– Проходите-проходите, – мать Василины улыбалась, демонстрируя последние достижения стоматологии в области отбеливания.

Сколько ей лет? На вид двадцать, а это означает, что, скорее всего, далеко за тридцать. Перекроенный нос, неестественно пухлые губы, скулы, как у Марлен Дитрих. Дочь была совершенно не похожа на нее. И никогда уже не станет похожа, подумалось Анне.

Отец Василины тоже был картинкой из модного журнала – подкачанные скулы, уколы ботокса. Кажется, даже пересажены волосы. Он сидел на диване в гостиной, небрежно закинув ногу на ногу и покуривая дорогую сигару. На коленях лежала газета с котировками акций. За прошлую неделю, заметила Анна, бегло бросив взгляд на дату.

Да, они пытались произвести впечатление – всеми силами пытались произвести впечатление богатой, аристократичной и в высшей степени утонченной семьи. А еще – любящей. Иначе зачем бы на стенах висело столько фотографий Василины – сделанных, по всей видимости, перед самой смертью. И ни на одной из них не было черной ленточки.

– Мы так рады, что вы решили написать статью о нашей девочке, – щебетала мать, разливая по чашкам чай и насыпая в вазочку печенье. В воздухе запахло мокрым дубом, мятой и жженой резиной.

– Не только о вашей, – поправила Анна. Врать – так уж до конца: – Я в принципе пишу о…

– Но вы же сказали, что наша девочка будет в самом верху списка, – перебила ее мать.

– Разумеется, но это же не значит, что вся статья будет о ней.

– Жаль, – огорчилась мать. – А можно как-нибудь эксклюзивную, целиком?

Анна пожала плечами:

– Надо спросить у редактора.

Повисла гнетущая тишина. Пытаясь найти ниточку, чтобы продолжить разговор, Анна отхлебнула немного чая.

– Какой интересный букет, – вежливо сказала она.

Вкуса чая она, конечно, не почувствовала, как не чувствовала температуры, да и запаха тоже. Она видела запахи. Она видела эти мокрый дуб, листок мяты и щепотку жженой резины.

Чай стал катализатором для пятиминутного щебетания о том, как сложно было его везти из самого Китая, что это почти контрабанда, за которую по китайским законам полагается расстрел. Отец вежливо скалился, продолжая держать на коленях нечитаную газету, а в побелевших от напряжения пальцах – потухшую сигару.

– Но что это я? – вдруг спохватилась мать. – Мы совсем забыли про Василину!

Анна молча кивнула.

– Вы бы, наверное, хотели что-то у нее спросить?

Анна сделала скорбное лицо:

– Конечно, но…

– Так я ее сейчас позову, – сказала мать.

Анна поперхнулась чаем. Струйки дорогого контрабандного продукта потекли через нос, размывая тщательно наложенный грим.

– Василина! Деточка, иди сюда!

Тишина. Ни звука, ни движения.

Анна с жалостью взглянула на мать. Она знала о таком. Родители не могут примириться со смертью ребенка. Им кажется, что он жив, только ненадолго вышел – в школу, погулять, просто играет в другой комнате. Они готовят для него завтрак, покупают новую одежду и строят планы на его будущее. Все, как всегда, как обычно, как годы до этого. С одной лишь разницей – что ребенка больше нет.

– Василина! – гаркнул отец так, что брякнула крышка на фарфоровом чайничке. – Иди сюда, я сказал!

И она пришла.

Худенькая девочка с длинными светлыми волосами и большими серо-голубыми глазами. Она была старательно накрашена и завита. Одета в одно из лучших платьев – кружевное с высоким воротничком, от чего казалось, будто ее голова лежит на блюдце, – маленькая инфанта с портрета Веласкеса.

– Василиночка, садись за стол, – нежно проворковала мать.

Василина перевела на нее пустой, ничего не выражающий взгляд.

– Садись, садись, – мать подошла и нежно погладила ее по голове, стараясь не испортить прическу.

Девочка села. Перед ней поставили чашку с чаем, однако вазочку с печеньем отодвинули подальше. В глазах у девочки мелькнули обида, разочарование и голодный огонек.

– Вы знаете, – снова защебетала мать. – Вчера был кастинг, и Василиночку будут снимать в рекламном ролике. Она будет рекламировать йогурты. Если все пройдет удачно, то для ее героини напишут еще несколько серий. Но теперь надо держать себя в форме. Сами понимаете, жирная девочка не может рекламировать йогурты. А Василиночка у нас пока еще жирновата.

Анна перевела взгляд на девочку, которая пожирала глазами печенье. В уголках ее губ скопилась голодная слюна. Даже отсюда Анна слышала урчание в ее животе.

– Это ведь так сложно, – сказала мать. – Так утомительно. Настоящая работа. Все эти съемки, кастинги, фотосессии, портфолио. А внешний вид? Представляете, сколько возни с внешним видом? Волосы, кожа, зубы. Чтобы ни диатеза, ни кариеса. Упаси бог от ветрянки – это ж потом ходить в зеленке, как леопард. А сколько у нас кошек во дворе! Не дай бог подхватить стригучий лишай! А бабульки с внучатами на детской площадке? Так и норовят угостить какой-нибудь сладостью! А это же жир, жир, жир! На ляжках, на жопе, на лице.

Она ущипнула Василину за то, что считала щекой. На самом деле – впалую кожу, обтягивающую челюсти. Девочка поморщилась от боли, но промолчала. Вазочка с печеньем словно гипнотизировала ее.

Анна просидела у них еще час. Ее набивали информацией – как мешок набивают сеном. Пустой, ни к чему не ведущей информацией.

«Знаете, как сложно пройти кастинг? Знаете, как мы готовимся к фотосессиям? А вот был случай, когда Василину слегка придушил удав. А еще у нее как-то выпал молочный зуб прямо перед сессией – пришлось приклеить суперклеем… Она у меня спрашивает – мама, что такое птичье молоко, – неужели птичек доят, как корову? Почему тогда оно такими коричневыми кубиками? Представляете, как смешно? А ирис «Кис-кис» – она думает, что так кота зовут: Ирис-Кис-Кис! Смешно же, правда?..»

Бред, бред, потоки бреда. Мать Василины напомнила Анне птицу в разгар брачного сезона. Того же голубя, который самозабвенно курлыкает, словно сам с собой, упоенный своей песней, очарованный собственной красотой. Отец продолжал сидеть монументальным изваянием, напряженно следя за супругой. Девочка смотрела на печенье и жевала пустыми челюстями.