Дин Кунц - Ангелы-хранители [litres]

Dean Koontz

WATCHERS

Copyright © 1987 by Nkui, Inc.

This edition published by arrangement with InkWell Management LLC

and Synopsis Literary Agency

All rights reserved

© О. Э. Александрова, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2019

Издательство АЗБУКА®

Восемнадцатого мая, в свой тридцать шестой день рождения, Трэвис Корнелл поднялся в пять утра. Надел тяжелые походные ботинки, джинсы и синюю клетчатую рубашку с длинным рукавом. Сел за руль красного пикапа и поехал от своего дома в Санта-Барбаре в сторону поселка Сантьяго-Каньон, расположенного на востоке округа Ориндж, к югу от Лос-Анджелеса. С собой Трэвис взял лишь печенье «Орео», большую флягу апельсинового «Кул-эйда» и полностью заряженный «смит-вессон» 38-го калибра модели «Чифс-спешиал».

За все два с половиной часа пути Трэвис ни разу не включил радио. Он не мурлыкал себе под нос, не свистел и не напевал, как частенько делают мужчины, находясь в одиночестве. По правую руку раскинулся Тихий океан. Тяжелый и холодный, точно сланец, океан угрюмо чернел у горизонта, но ближе к берегу первые лучи солнца уже успели окрасить его золотом одноцентовиков и палевым розовых лепестков. Однако Трэвис даже не потрудился взглянуть на позолоченную солнцем воду.

У Трэвиса, худощавого, жилистого мужчины с глубоко посаженными карими, под цвет волос, глазами, было узкое лицо с римским профилем, высокие скулы и слегка выступающий подбородок. Такое аскетичное лицо скорее подошло бы монаху из какого-нибудь святого ордена, где до сих пор верят, что самобичевание очищает душу через страдание. И, Господь свидетель, за свою жизнь Трэвис действительно настрадался. Однако его лицо могло быть и располагающим, открытым и теплым. В свое время улыбка Трэвиса очаровывала женщин, но не сейчас. Он уже давно не улыбался.

«Орео», фляга и револьвер лежали в зеленом нейлоновом рюкзаке с черными лямками, брошенном на переднее сиденье. Время от времени Трэвис поглядывал на рюкзак, словно мог разглядеть через ткань заряженный «Чифс-спешиал».

Трэвис свернул с шоссе, ведущего в Сантьяго-Каньон, округ Ориндж, на узкую дорогу, затем – на ухабистый проселок. И вот уже в восемь тридцать плюс несколько минут он припарковал пикап на стоянке под колючими ветвями пихты Дугласа.

Набросив на плечи лямки рюкзака, Трэвис направился к подножию гор Санта-Ана. Он с детских лет знал здесь каждый склон, каждую складку, каждое ущелье, каждый хребет. У отца Трэвиса была каменная хижина в верхней части каньона Святого Джима, возможно самого удаленного из всех населенных каньонов, и в детстве Трэвис неделями изучал дикую природу в радиусе многих миль от хижины.

Он любил эти дикие каньоны. Во времена его юности черные медведи бродили по окрестным лесам. Теперь медведи исчезли, хотя чернохвостые олени пока еще водились, правда, уже не в таком изобилии, как двадцать лет назад. Но прекрасные горные складки и впадины, пышная и разнообразная растительность, в частности кусты и деревья, остались неизменными, по крайней мере, так показалось Трэвису, пока он неутомимо шел под сенью калифорнийских дубов и платанов.

Время от времени на пути попадались одинокие хижины или скопления горных домиков. Редкие местные жители были робкими сурвайвалистами, верившими в приближение конца цивилизации, но не решавшимися переехать в еще более заповедные места. Многие из них, самые обычные люди, смертельно устали от суеты современной жизни и теперь отлично обходились без водопровода и электричества.

Но хотя каньоны считались местами отдаленными и труднодоступными, рано или поздно им суждено было быть оккупированными неуклонно надвигавшимися окраинами. Ведь население округов Ориндж и Лос-Анджелес, расположенных в радиусе ста миль, уже составляло почти десять миллионов человек, и рост его численности не подлежал сомнению.

Но сейчас безжалостный хрустальный свет словно дождем омывал эту дикую местность, казавшуюся удивительно чистой и первозданной.

На голом горном хребте с жухлой травой, успевшей вырасти в короткий сезон дождей, Трэвис нашел широкий плоский валун и скинул рюкзак.

В пятидесяти футах от Трэвиса на другом плоском камне грелась на солнце гремучая змея. Она подняла свою мерзкую клиновидную голову и уставилась на Трэвиса.

Мальчишкой Трэвис убил в этих горах несметное число гремучников. Достав из рюкзака револьвер, он встал с каменной скамьи. Сделал несколько шагов в сторону змеи.

Гремучник поднялся на хвосте и пристальнее уставился на Трэвиса.

Трэвис сделал еще один шаг и принял нужное для стрельбы положение, обеими руками сжав револьвер.

Гремучник начал свиваться кольцами. Однако вскоре он поймет, что сделать бросок на таком расстоянии нереально, и попытается отступить.

Абсолютно уверенный, что попадет в цель, Трэвис, к своему удивлению, неожиданно понял, что не может нажать на спусковой крючок. Ведь он приехал к подножию этих гор не только вспомнить времена, когда ему было приятно ощущать себя живым, но и пострелять по змеям, если хоть одна попадется на пути. Страдавший в последнее время от глубокой депрессии, озлобленный вечным одиночеством и отсутствием смысла жизни, Трэвис был словно туго натянутая струна. Ему необходимо было совершить какое-то агрессивное действие, и убийство нескольких змей – право слово, небольшая потеря – казалось идеальным средством выпустить пар. Однако, глядя на гремучника, Трэвис вдруг понял, что существование этой рептилии куда менее бессмысленно, нежели его собственное: она занимала свою экологическую нишу и наверняка получала большее удовольствие от жизни, чем он сам в последнее время. Трэвиса затрясло, дуло отклонилось от цели, и он не смог пробудить в себе желания выстрелить. Трэвис оказался никудышным палачом, а потому, опустив револьвер, вернулся к валуну, на котором оставил рюкзак.

Змея была явно настроена миролюбиво: она снова опустила голову на камень и застыла.

Тем временем Трэвис вскрыл упаковку «Орео». В детстве он обожал его. Но за последние пятнадцать лет не съел ни одного печеньица. Печенье оказалось почти таким же, как Трэвису запомнилось с детства. Он глотнул из фляги «Кул-Эйда», однако напиток его разочаровал, оказавшись слишком сладким на вкус взрослого человека.