Автор неизвестен - Слендермен [litres]

Меня зовут ужинать. Потом спишемся.

ДЖЕЙМИ

Пока.

Тридцатое марта

Двадцать девятая запись в журнале

Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану. Не пиши Райану.

Серьезно.

Ты про него ничего не знаешь. Сначала он был нормальным, а потом психанул. Не забывай про это.

Ты не знаешь, верит ли он тебе. А даже если верит, то помочь он ничем не может. Он не может помочь. Никто не может.

Запись начинается 31 марта в 03:42

Не понимаю, почему никто не проснулся. Правда не понимаю. Потому что грохотало, как будто палили из пулемета.

Когда проснулся, я думал, у меня сердце разорвется – такой стоял грохот. Мне не снилось ничего, вот что удивительно. Просто раздался этот долбаный ужасный грохот, будто на всю квартиру лупили молотком.

Впрочем, я уже в норме. И это странно, потому что на самом деле ничего не в норме. То, что я сейчас убрал, – это вообще не норма, даже близко не стояло, но я, кажется, уже начинаю к этому привыкать, и это меня пугает. Мой мозг реагирует на все эти долбаные ужасы и кошмары совсем не так, как раньше, и мне от этого страшно: вдруг я уже не тот человек, каким был? Вдруг во мне что-то изменилось и я не смогу стать прежним? Вокруг тьма, вокруг дерьмо творится, и я это принял, я с этим живу, как будто это норма, – вот что самое ужасное. Нормальные люди себя так не ведут.

Я встал, когда услышал шум. Думал, наткнусь на папу в коридоре. Нет, серьезно, вообще не понимаю, как они с мамой ничего не услышали. Но в квартире было темно. Я постоял у двери в родительскую спальню. Папа храпел. И я понял, что я один.

На кухне было темно и в холле тоже. Везде залегли глубокие тени, и я проверил каждую из них. Каждую. Ничего не шевелилось, все было спокойно, я был один. Уверен, я был один. Я подождал – вдруг шум раздастся снова? Но ничего не было. Только тишина. Тонкая полоска лунного света сияла в просвете между шторами, это был свет во тьме, он будто указывал на что-то, звал куда-то. Я задрожал. Сейчас я говорю себе, что это было от холода, но на самом деле я в этом не уверен.

Я подошел и отдернул одну занавеску. И потом долго смотрел на то, что оказалось за ней. Я не мог пошевелиться, я вроде бы даже не дышал, потому что у меня сердце замерло в груди. Я, кажется, и не моргал. Я просто смотрел, и смотрел, и смотрел.

Дверь на террасу была вся в крови. Брызги и потеки по всему стеклу, ручейки до самого пола. Даже не осознавая этого, я протянул руку и прикоснулся к огромному пятну. И понял, что кровь снаружи.

Кажется, после этого меня немного отпустило. Я задышал тяжело, шумно и даже прикрыл рот рукой, чтобы меня никто не услышал.

Я не знал, что делать. Откуда взялась кровь, было непонятно. Она просто там была, блестящая, и стекала вниз. Часть моего мозга кричала, что это нереально, что это не может быть реальным, что я должен просто вернуться в постель и попытаться уснуть, что наутро тут ничего не будет, потому что ничего и не было. Но другая, бо́льшая часть, которая уже успокоилась, заставила меня смотреть на кровь, как будто в ней не было ничего необычного, эта часть сказала, что не нужно себе лгать.

Все это происходило на самом деле. И я это знал.

Я отпер дверь и открыл ее. Воздух, ворвавшийся с улицы, был холодным. Я задрожал, но почти не почувствовал этого. На террасе было темно, повсюду лежали тени, и мой мозг сходил с ума, представляя то, что могло в этих тенях прятаться.

И тут я почувствовал себя как ребенок, который боится монстра под кроватью и считает, что тот его не тронет, если спрятать руки и ноги под одеяло.

Логично же, да? И я думал примерно так же. Я думал, что, пока я в квартире, я в безопасности, что оно не сможет войти. Он не сможет. Но мне надо было все увидеть. Я должен был увидеть.

На террасе было не так тихо. Я слышал, как внизу шумят машины. Я слышал голоса, несмотря на ранний час. Ветра почти не было, но холод все равно чувствовался. В парке, как обычно, горели фонари. Дома светились желтым, и я видел, как все эти огни отражаются в водохранилище. Сначала я проверил углы. Там было темнее всего. И ничего не нашел. А потом я обернулся и посмотрел на окно, и…

Я просто… Боже! Хотел бы я объяснить, что почувствовал. Это был не ужас и даже не страх. Я просто подумал, что это ненормально, черт побери.

Террасу усыпали птицы. Их было штук тридцать, а может, и больше. Они лежали в огромной луже крови, кровь стекала по стеклу, она была повсюду. Я подумал тогда, что ее не должно было быть так много, птицы же маленькие. И потом, какие там могут быть раны из-за того, что они врезались в стекло? Но когда я подошел поближе и взглянул на кровь и на перья, я понял, почему крови было так много. Казалось, птиц кто-то вывернул наизнанку. Виднелось что-то розовое и сиреневое, то, чего не должно было быть видно. То, что не должно было торчать наружу. Это блестело и шевелилось, как будто оно было живое. Может, оно просто пульсировало, потому что еще несколько минут назад оно было теплым и делало внутри птиц то, что оно должно было делать. Все вокруг сияло, и поднимался едва заметный парок. Пахло сырым мясом и блевотиной. Мне пришлось отвернуться, потому что меня бы вырвало, если бы я этого не сделал. И тогда я посмотрел на окно. И тут же пожалел об этом.

Потому что с этой точки я увидел. Брызги и пятна крови густыми потеками спускались к террасе, и там, где они слились, на стекле виднелась фигура. Тонкий, высокий – гораздо выше меня – силуэт, из спины у него торчали руки и… Это было как…

Конечности. Тентакли. Господи! Так. Все! Я не мог на это смотреть. Я думал, что сойду с ума, если взгляну еще хоть раз. Я словно оказался на краю обрыва. Сорвись я с него – и никогда уже не смогу остановиться. Поэтому я вошел внутрь и закрыл за собой дверь. А потом разрыдался. Я уговаривал себя успокоиться, уговаривал прекратить это к чертям. Я ударил себя по лицу и беззвучно заорал, но слезы все лились. Как будто у меня в голове кто-то открыл кран и сорвал его. Не знаю, долго ли я плакал. Я знаю, сколько времени сейчас, и, кажется, знаю, когда услышал шум.

Но что-то не сходится. Прошло слишком мало времени. Такое ощущение, что оно утратило значение, что оно податливей, мягче, чем я думал, что его можно сжимать и растягивать, закручивать и рвать. Мне хотелось разбудить родителей и забраться в кровать между ними, чтобы они сказали, что все хорошо, что нет никаких монстров во тьме, что все у нас правда-правда будет в порядке.