Автор неизвестен - Слендермен [litres]

Скорее всего, это лишь проявление глубокого чувства облегчения, которое он испытал после ее возвращения. Это отсылает нас к той тревоге, которую Мэттью испытывал во время ее отсутствия и которую довольно успешно скрывал. Вполне вероятно, что статья в «Репортере» усугубила ситуацию, повысив уровень тревожности: это была несправедливость, с которой Мэттью ничего не мог поделать.

Все эти темы я подниму во время нашей следующей встречи с Мэттью. Полагаю, сейчас нет причин для беспокойства. Вероятнее всего, это просто прорыв в наших отношениях. Однако я все же рекомендую увеличить количество сеансов до двух в неделю.

Как всегда, готова ответить на любые ваши вопросы, если таковые возникнут.

Второе апреля

Тридцать четвертая запись в журнале

Я спрятал письмо у себя в комнате. У меня есть коробка со старыми комиксами, я засунул письмо между ними. Вряд ли мама с папой узнают о том, что им надо что-то искать. А если и узнают, то там точно не найдут.

Мне было больно читать ее письмо. Будто все, что я возводил для защиты вокруг себя, превратилось в окна, через которые она смогла разглядеть правду. Я не помню, чтобы я «был очень взволнован». В моих воспоминаниях на встрече я был спокоен. Я чувствовал покой, я будто контролировал ситуацию, будто заранее знал, что доктор сейчас собирается сказать, будто предвидел все ловушки и резкие повороты. Все казалось таким простым.

Я не помню, чтобы я упоминал о том, что сделал. Я такого вообще не помню. Черт!

Запись начинается 3 апреля в 03:21

Мне уже можно каждый день ставить будильник на 3:14 ночи. Так реально будет проще. Эти сны никогда не прекратятся. Я будто бы понял это, будто бы кто-то щелкнул у меня в голове переключателем – и все вдруг стало ясно. Я думал, они будут про Лорен, про то, что я увидел на ее фотографиях. Это так, но лишь отчасти. Потому что это теперь в прошлом. Что бы мне ни снилось, это теперь касается только меня. Того, что я сделал. Того, что я у него забрал.

Я лежал в своей кровати, все было абсолютно нормально, но я знал, что сплю. На периферии моего сознания будто что-то стало податливее, мягче, будто освободилось место для чего-то. И я понял, что сплю. Я, кажется, пытался разбудить себя, но ничего не вышло. Поэтому я просто лежал и смотрел в потолок, и, когда тени на стене моей спальни начали двигаться, я даже не испугался.

Я испытал облегчение. Господи, безумно звучит, но это правда. Когда они начали шевелиться, я уже знал, что это. И я не чувствовал себя плохо. Не знаю, как объяснить.

Я не чувствовал себя плохо.

Тени встретились на потолке надо мной, я не мог отвести от них взгляд и не мог пошевелиться. Я даже глаза закрыть не мог. И мне пришлось наблюдать за тем, как они сворачиваются, и растягиваются, и сливаются, до тех пор, пока не появился он. Он уставился на меня в ответ своим гладким лицом без глаз. Это белое пространство было ничем – и было всем. Из-за черных тентаклей и длинных конечностей, из-за углов казалось, что на нем костюм. Я понял, почему люди считают, что он одет именно так. Но на самом деле все иначе. Нет никакой одежды – ни рубашки, ни галстука, ни пиджака. Есть просто он, есть его силуэт. Тьма, которая движется. Тени, которые обрели плоть.

Черт! У него нет глаз, у него нет рта – ничего нет, только пространство, белое и черное, но я знал, что он смотрит на меня, знал, что он мне улыбается. Наверное, он улыбался, потому что я не мог пошевелиться, и ему это было известно, потому что я был в ловушке, и он это понимал. Но ощущалось это все совсем по-другому. Мне казалось, он улыбается, потому что хочет, чтобы я что-то узнал, что-то понял. Он будто пытался подбодрить меня. Будто ему было нужно, чтобы я что-то сделал, но он не хотел меня заставлять. Будто он хотел, чтобы я сам решился на это. И он смотрел на меня, а я смотрел на него, и тени извивались и переплетались. И вдруг у меня в голове все прояснилось, и я понял.

И тут же тентакли развернулись и стали спускаться с потолка, а я, кажется, закричал: я смотрел в белую пустоту, туда, где должно было быть лицо, и там больше не было улыбки, там был только леденящий холод, смертельный холод. Тентакли подбирались ко мне, и я кричал. У меня в голове была только одна мысль: я не должен позволить им коснуться меня, я не могу допустить этого. А потом я проснулся. Кажется, я кричал негромко.

Да даже если и громко – этого все равно, похоже, никто не услышал. Я подождал пару минут, перед тем как начать эту запись, но в квартире стояла полная тишина.

Господи, Господи! Кажется, я… Нет, не кажется. Я знаю. Я знаю, что должен сделать. Думаю, в глубине души я всегда знал. И всегда осознавал опасность. Я понимаю, какую цену мне придется заплатить, если мне не хватит храбрости разобраться с этим.

Я понимаю.

Запись заканчивается 3 апреля в 03:25

Третье апреля

Тридцать пятая запись в журнале

Когда я вернулся из школы домой, экран моего ноута светился. Я выключил комп, когда утром уходил в школу. Я хорошо помню это, потому что обычно я его не выключаю. Обычно я его просто закрываю. Но в последнее время он тормозит, и все приходит в норму, если выключить его и оставить в покое на несколько часов. Короче, я помню, как очистил корзину, помню, как закрыл все приложения, и помню, как выключил его. Я помню, как кулер перестал работать.

А теперь комп включен. И в центре рабочего стола файл, которого не было утром. Его там никогда не было, хотя в свойствах указано, что я сам создал его два года назад. Файл называется «эпилог. docx».

Я не создавал его. Я его никогда не видел. Я не хочу его открывать, но знаю, что сделаю это. Не смогу не сделать. Мы прошли ту точку, до которой у меня был выбор, до которой я мог взять тайм-аут и сказать, что я больше не играю. Теперь так сделать уже нельзя.

Спустя месяц после возвращения Мэри Купер женщины и мужчины из деревни устроили для Стефана похороны, хотя у них и не было тела, для того чтобы предать его земле.

Королевский оружейный мастер вместе с тремя замковыми стражами прочесали лес, но найти следы Стефана им не удалось. Дела Иной Стороны нельзя было надолго оставлять без внимания, поэтому был нужен новый лорд. А это означало, что прежнего признают покойным.