Лорет Уайт - Колыбельная для моей девочки [litres]

– Значит, кроссовки тебе дарил не Белкин?

– Нет. Я видела фотографию Белкина – это не он. У меня с ним встреча завтра в двенадцать в Хансеновской исправительной тюрьме.

Мэддокс посмотрел на нее:

– По-твоему, это разумно?

– А как я могу не поехать?

Он долго глядел ей в глаза, и в его взгляде Энджи угадала беспокойство. Ей это страшно не понравилось.

– Канадская полиция взовьется, узнав, что ты первой дотянулась до интересующего их лица, – тихо сказал Мэддокс. – Скоро Петриковски тоже выйдет на Белкина по окровавленным отпечаткам. «Маунти» захотят сами допросить его по делу о найденной на берегу ноге.

– Это не просто расследование, а моя жизнь. Кроме того, в нашей стране любой гражданин имеет право посетить заключенного.

Мэддокс не отводил взгляд:

– Ты ходишь по тонкому льду.

– Я не отступлю, Мэддокс, ты же понимаешь. Никакая канадская полиция не помешает мне сделать то, что я должна…

– Скорее, то, что тебе хочется?

– Должна, говорю тебе! Я должна это сделать. Это моя сестра, моя половинка. Моя ДНК.

– Предположительно, – поправил Мэддокс. – Это еще надо подтвердить. – Он поднялся, подошел к своей маленькой кухне и взял бутылку виски: – Еще?

Энджи покачала головой. Мэддокс налил себе на дно бокала и молча завинтил пробку. Он вообще был непривычно молчалив. Отвернувшись к иллюминатору над раковиной, он сделал глоток. Снаружи было темно хоть глаз выколи, дождь барабанил по раме, и яхта мягко покачивалась на волнах.

– Мэддокс?

Не оборачиваясь, он проговорил:

– Предоставь это канадским детективам, Энджи. Расскажи им все, что удалось узнать, – о твоих воспоминаниях, о сеансах гипноза, составь фоторобот голубоглазого человека или обратись к полицейскому художнику. Если дело об «ангельской колыбели» вообще можно раскрыть, его раскроют и без твоего активного участия.

Паллорино не понравилось чувство, которое взгляд Мэддокса и его слова словно вложили ей под ложечку. Мысль о том, чтобы прекратить собственное расследование, повергала ее в ужас. Она не сможет сидеть в четырех стенах, крутя большими пальцами один вокруг другого, когда все блоги будут написаны. Нужно что-то успеть до того, как Грабловски обратится в СМИ и сенсация произведет эффект разорвавшейся бомбы. Паллорино претило быть сидячей мишенью и покорной жертвой. Ее натура требовала действий.

– Это негативно отразится на твоем испытательном сроке, – тихо и настойчиво продолжал Мэддокс. – Шутка сказать, мешать работе канадской полиции! Как думаешь, сколько дней пройдет, прежде чем они позвонят Веддеру с жалобой? Ты чудом избежала неприятностей, не сразу отдав эти коробки, – тебе просто повезло, что Петриковски приехал без ордера. Не лезь ты в это дело, если хочешь работать в полиции!

Энджи начала закипать.

– Я просто еду на выходные в Ванкувер и намерена повидаться с человеком, который знал меня до инцидента с бэби-боксом! Я спрошу, были ли у меня сестра и мать и что с ними сталось. Я буду действовать как гражданское лицо, а не как полицейский. Это мое законное право!

Мэддокса ее отповедь явно не убедила.

– Повторяю, ты ходишь по тонкому льду. Ты не гражданское лицо, ты коп на испытательном сроке. Можно подумать, ты не воспользовалась служебным положением, чтобы тебе разрешили свидание с Майло Белкиным!

Энджи с грохотом поставила бокал и встала, не желая признавать правоту Мэддокса.

– Мне пора, нужно хоть немного поспать. Завтра паром отходит чуть свет.

Она потянулась за курткой, висевшей на крючке у лестницы на палубу.

– Останься, Энджи, – тихо попросил Мэддокс. – Допей виски и оставайся ночевать.

Она колебалась, одной рукой взявшись за куртку.

Он поставил свой бокал и подошел к ней сзади. Повернув ее к себе, он заглянул Энджи в лицо. У нее сжалось в груди при виде темного, мрачного пламени, бушевавшего на дне красивых синих глаз с густыми черными ресницами.

– Я не могу отпустить тебя такой рассерженной.

Рука Мэддокса скользнула под водопад тяжелых рыжих волос к затылку. Прикосновение было твердым, уверенным, требовательным. Энджи снова удивилась его необычному настроению и странной энергии, исходившей от него. Большим пальцем Мэддокс обвел ее подбородок, и в животе у Энджи стало горячо. Желание – яростное, острое, неожиданное и непреодолимое – взорвалось в ней. Стремление к чему-то большему, нежели секс. Отчаянная нужда в соединении душ. Энджи не могла объяснить это чувство, но оно было мощным, как увлекающий за собой бурный поток, и пугающим, поэтому Энджи воспротивилась, прибегнув к испытанному приему преодоления. Отстраненность. Интеллектуализация. Невидимая стена, высокая, холодная и надежная, защищающая ее чувства.

– Не могу, – сухо ответила она, отстранившись, и сдернула куртку с крючка. Натягивая ее, Энджи вздрогнула от боли в поврежденной пулей мышце. – Уже почти час ночи, а мне вставать в пять, иначе я не доберусь в Хансен к полудню… Пока, до понедельника, – бросила она, не оборачиваясь, проворно поднялась по лестнице и распахнула дверь на палубу. Соленый ветер хлестнул ее по лицу. Сбегая по сходням на пристань, Энджи чувствовала, будто только что перешагнула некий порог, отступив от всего светлого и хорошего, чтобы пуститься в путь, который можно одолеть только в одиночку. Если бы она взглянула Мэддоксу в глаза, ее поколебали бы его доводы и недостало сил решиться.

А она должна это сделать.

Суббота, 6 января

Мэддокс схватил пальто и тоже выскочил на палубу. Энджи уже шагала по заливаемой дождем пристани, и ветер трепал ее волосы и полы куртки.

– Энджи! – крикнул он, перебираясь через борт и торопясь за ней.

Она остановилась и обернулась. Лицо казалось призрачно-белым в тумане, подсвеченном фонарями у пристани.

– Позвони мне, – попросил Мэддокс, подходя. – Обещай, что позвонишь и скажешь, как прошло с Белкиным.

Она колебалась. Ветер бросил прядь мокрых волос поперек лица. Она выглядела такой одинокой, но Мэддокс любил эту вспыльчивую, как порох, одинокую бунтарку, уважал и любил. И сейчас ему казалось, что она ускользает от него. Мэддокс боялся за Энджи. По натуре он был спасателем и стремился спасти Паллорино с той же настойчивостью, с которой она противилась его усилиям. Она хотела справиться сама, но при этом серьезно рисковала.

– Ладно, обещаю, – Энджи повернулась идти, но вновь поглядела на Мэддокса, отчего он ощутил огромное облегчение: – Я не спросила, как прошел ужин с Джинни?

– Прекрасно. У нее все хорошо, своя жизнь. Она не в восторге, что папа всюду лезет со своей помощью и опекой, – он состроил скорбную гримасу, моргая, чтобы смахнуть дождевые капли с ресниц. – Все более-менее вернулось в свою колею. Правда, ее мать требует, чтобы Джинни вернулась к ней, и трясет меня, блин…