Стивен Чбоски - Воображаемый друг [litres]

– Про Джерри откуда знаешь?

– Все о тебе знаю, чувак. Знаю, что Джерри разыскивает твою мать. Видит бог, если он когда-нибудь до нее доберется, ей несдобровать. Мы ведь этого не допустим?

– Не допустим, – подтвердил Кристофер.

– Да ты чертовски храбрый малый. Мать здорово тебя воспитала. Есть чем гордиться. Так что не дрейфь. Зуб даю, мамулю мы защитим. В лучшем виде.

– И как же? – поинтересовался Кристофер.

Плохой Кот покосился налево, потом направо. Искал, как бы половчее разглядеть, что творится по эту сторону экрана, будто всматривался в слепую зону автомобиля.

– Ой, Кристофер, времечка-то у нас почти не осталось, ей-богу. Так и быть, скажу, как маман твою защитить, но прежде – один вопросик, лады?

Кристофер кивнул. Плохой Кот сощурился.

– Как ты ухитрился скелет найти, чувачок?

У Кристофера сердце чуть не выскочило из груди.

– Что-что? – переспросил он.

– Кто-то ведь указал тебе, где лежит скелет? Кто тебе подсобил? Хотелось бы разобраться, ей-богу.

– Никто, – солгал Кристофер.

– Ох, подвираешь. Чую, кто-то шепнул тебе про завалящий скелет. Нам, чувачок, позарез нужно узнать, кто тебя надоумил. Ей-богу, позарез. Потому как у нас тут назревает буря. А эта – аж на стенку лезет. Ей-богу, ты когда-нибудь видел ее в таком гневе?

– Кого?

– Извини, чувачок, это нам обсуждать не положено, иначе проблемки начнутся. Она так и будет людям козни строить, покуда не узнает, с кем ты заодно. От ее воплей у меня в ушах звенит. Как ни крути, всем на пользу пойдет, если ты сам признаешься, кто тебя навел на скелет. Старина Плохой Кот весь внимание. Это будет наша маленькая тайна.

– Никто меня не наводил. Я клад искал.

– Ежкин кот, чувак, это печалька. То же самое ты заливал шерифу и своей мамуле. Никак под Пиноккио решил косить? У того носопырка от вранья вытягивалась. Сказать, к чему приведут твои враки?

– Ну, скажи.

– Если не откроешь, кто тебе помогает, мать твоя хлебнет горя.

У Кристофера ком к горлу подкатил, прямо как в тот раз, когда он пытался проглотить стеклянный шарик и чуть не задохнулся. Лицо пошло красными пятнами.

– Что с ней будет? – спросил он.

– Сказать я, вообще-то, не могу, а показать – всегда пожалуйста, надо только звук прибавить. Тебе не сложно сделать телевизор погромче?

Кристофер взял пульт и прибавил звук.

– Да нет же, Кристофер, ей-богу. Не на пульте. Прямо на телике. Иначе без толку.

Кристофер замешкался, но решил непременно разузнать, что грозит матери. И с опаской приблизился к телевизору.

– Супер, чувак. Все нормуль. Я не кусаюсь.

Кристофер потянулся к кнопке громкости. Плохой Кот сверкнул глазами. Облизнулся.

– Ей-богу, чувачок, мы ждем не дождемся встречи с тобой. Она тебе тут все покажет.

Плохой Кот вытягивал вдоль экрана свою лапу. Ближе к регулятору громкости. Ближе к Кристоферу.

– Нужно лишь коснуться экрана, и мы вместе спасем твою маму. Клянусь. Зуб на фаршшшшш.

Кристофер протянул руку, а Плохой Кот – лапу. Их разделяли считаные сантиметры. Пальцы почти соприкоснулись. Головная боль постепенно отступала. И Кристофер почувствовал, как глаза сами зажмуррр…

– Кристофер! – позвала мама. – Сколько раз повторять: не сиди так близко к телевизору!

Открыв глаза, Кристофер обернулся. Мама стояла в махровом халате. С недоуменным видом. Ее сын едва не утыкался носом в экран.

– Я нечаянно, мам, – виновато сказал он.

– Ладно. И пересядь с тарелкой за стол, как человек. Я тебя обезьяньим повадкам не учила.

Кристофер покивал и вернулся к просмотру. Плохой Кот больше на него не глазел.

Плохой Кот улепетывал от дворецкого.

– А ну, стой, котяра!

– Для тебя, Рауль, – сеньор Котяра, – ответил Плохой Кот.

И рванул к водостоку, прихватив с собой вожделенную рыбешку.

Пока мама готовила себе яичницу-болтунью, Кристофер за кухонным столом доедал свой завтрак. Напуганный угрозами, прозвучавшими в мамин адрес, он не сводил с нее взгляда. Может, и сказал бы ей что-нибудь, да только все время чувствовал на себе чужие глаза. Либо глаза были всамделишные, либо у него окончательно поехала крыша.

Кристофер надеялся, что все это – плод (а никакой не «плот») его воображения. Особенно Плохой Кот. Кристофер предпочитал думать, что пошел в отца и потому тронулся умом. А оглушительная головная боль – это не более чем молния, которая подталкивала отца к «пляске святого папки». Так мама окрестила папины приступы. Папа сидел на таблетках, от которых порой неделями не вылезал из кровати. Мама, конечно, за ним ухаживала, но ей пришлось устроиться на работу в ресторан и там вкалывать допоздна.

Вот тогда-то отец лег в ванну и покончил с собой.

Ближе к ночи, когда мама выключила «Субботним вечером в прямом эфире [46]», Кристофер ускользнул из дома и направился в Лес Миссии. Стараясь не прислушиваться к дыханию, игравшему в прятки с ветром, он со всех ног припустил к заветному дереву.

– Ты здесь? – обратился Кристофер к белому пластиковому пакету.

Ответа не последовало.

– Пожалуйста, отзовись. Мне страшно, – взмолился он. – Что это было? Кто такая она ? Чем Плохой Кот собирается навредить моей маме?

В этот миг Кристофер выбрался за пределы собственного тела и развернулся назад, как сторонний наблюдатель. Его взгляду открылся упавший на колени мальчонка, который ждал, когда же белый пластиковый пакет объяснит ему необъяснимое. Будь у Кристофера выбор: сделать так, чтобы все происходящее обернулось реальностью или же безумием, он бы выбрал безумие. Конечно, мама бы тогда распереживалась, что у нее безумный сын, который пошел в ее безумного покойного мужа, но по крайней мере в таком случае ей бы ничто не угрожало.

– Я сошел с ума? – допытывался он у белого пластикового пакета.

Тишина.

– Очень прошу, подтверди, что я сошел с ума.

Молчание.

Кристофер провел там всю ночь, вымаливая ответ, которого так и не получил. Не иначе как славный человек исчез. А куда он мог подеваться – неведомо. Может, где-нибудь затаился. Может, убежал, спасаясь от Плохого Кота. А может, на ветру трепыхался обыкновенный хозяйственный пакет.

Так или иначе, рядом никого не было.

Когда небо исполосовал рассвет, Кристофер вернулся домой, юркнул под одеяло и уставился на отцовскую фотографию в серебряной рамке. Чем дольше он смотрел на улыбающегося возле рождественской елки отца, тем отчетливее повторялся эхом вопрос, как будто в спальне крутилась заезженная пластинка с застревающей в бороздке иглой. Я сошел с ума? Я сошел с ума? Я сошел с ума? За двадцать минут до звонка будильника, готового призвать их с матерью на воскресную мессу, Кристофер наконец сомкнул веки. Но перед тем как заснуть, он вроде бы различил слабый шепот. Может, мысль. Может, голос. Может, ни то ни другое. Но произнесена была только одна фраза…