Джезебел Морган - Иди через темный лес

Мы оказались словно перед зеркалом – движение вперед, попытка выбраться с проклятого болота, потеряло смысл. Мы не могли пройти по раскисшей тропе, завязли бы и провалились. Да даже если и прошли бы, что обнаружили? Снова изуродованный синей дымкой лес с алыми цветами? Поляну с лже-Марьей? Терем серебряной княгини? Уж не было ли это ее прощальным «подарком»?

Волк несколько минут смотрел на меня, пока я старалась восстановить дыхание, затем тяжело поднялся.

– Я постараюсь снова вызвать духов. Может, помогут советом.

Он раскинул руки и на гортанном языке обратился к низким небесам, выкрикивая слова на неизвестном мне наречии, но сбивался на кашель, и голос увязал в тумане, звучал глухо и надтреснуто, как сквозь подушку. Само болото противилось тому, чтобы кто-то вырвался из его вязких объятий.

Волк обессилено уронил руки, несколько минут переводил дыхание, а затем попробовал снова. Он звал и звал, заклинал, умолял, приказывал, но оставался без ответа. Густая тишина трясины была насмешкой над всеми его усилиями.

– Нет… не могу. Я не шаман, духи не говорят со мной… они больше не хотят говорить со мной…

Он сел на камень и закрыл лицо руками. Я обвела болото тоскливым взглядом.

Всё потеряно. Мы сами загнали себя в ловушку, теперь оставалось только расслабиться, опустить руки и погибнуть. Утро не спешило наступать – уже лучи солнца должны были окрасить горизонт в светлые тона, но тяжелые тучи оставались все такими же темными и беспросветными.

«Коли опять в лесу в беду попадешь, меня зови, помогу чем смогу».

Слова всплыли в голове сами по себе, и я уцепилась за них, как за последнюю ниточку.

Едва слышно выдохнула, ни на что не надеясь:

– Охотник…

Я так и не поняла, откуда он возник. Ни одного нового следа не появилось на тропе, и туман над трясиной не был потревожен. Ни всплеска на болоте, ни звука, только тянутся над топью цепи синих огней.

– Ох, и далеко же вы забрели! Что найти-то надеялись в этом забытом месте? Смерть Кощееву?

Охотник стоял позади нас, скрестив руки на груди, с любопытством осматриваясь вокруг. Он не выглядел ни недовольным, ни испуганным, скорее удивленным. Недоумевал, как у нас хватило дурости забраться в настолько гиблое место.

– Золотое царство, – мрачно буркнул волк. Охотник довольно расхохотался:

– В другой стороне золотое царство, вы же в самое сердце Нави зашли, где даже духи нечистые не живут, откуда даже навьи разбегаются!

Я не прислушивалась к их разговору. Какая разница, что там он о нас думает, когда у него на поясе висит берестяная фляга! Ох, надеюсь в ней достаточно воды…

Уловив алчный и нездоровый блеск глаз, охотник тыльной стороной ладони коснулся моего лба и тихо присвистнул:

– Ну и горишь же ты, девка! Никогда не слышал, чтоб в Навьем царстве живых лихорадило! – Флягу, между тем, отцепил и передал мне. Я схватилась за нее, руки тряслись. Наверное, я напоминала запойного алкоголика, дорвавшегося до заветной бутылки, но мне было плевать. Наконец-то можно было утолить жажду.

Когда воды осталось меньше половины, я заставила себя оторваться от фляги и вернуть ее охотнику. Под взглядом волка в горле запершило, и я едва сдержала кашель. Он смотрел на меня с беспокойством, а на охотника старался не смотреть вовсе. Я могла его понять – из ничего только нечисть возникает.

– Что же с тобой случилось? – поинтересовался охотник, принимая ополовиненную флягу.

– Меня ранили. Нечисть притворилась сестрой, а когда я ее раскусила, она попыталась раскусить меня.

Охотник побледнел, и на мгновение мне показалось, что на его лице отразился панический ужас.

– Когда это случилось? Покажи укус! – Резко и достаточно грубо потребовал он, тряхнув меня за плечи и так сдавив рану, что я взвыла не хуже волка. Догадавшись, куда пришелся укус твари, охотник одним рывком разорвал на мне рубаху и, не обращая внимания на мое возмущение, принялся осматривать плечо. Сама я туда предпочитала не смотреть, мне и одного взгляда вскользь хватило, чтобы снова начало мутить.

Ранки действительно были мелкие, только вот кожа вокруг них вздулась и почернела, пошла мелкими нарывами и гнойниками. Омерзительное зрелище.

Охотник выдохнул сквозь зубы, неразборчиво выругался себе под нос и начал аккуратно прощупывать плечо кончиками пальцев. Волк придерживал меня сзади, чтобы от очередной вспышки боли я не потеряла сознание.

– Плохо, – наконец лаконично высказался охотник, поднимаясь на ноги.

– И насколько? – похолодевшими губами попыталась улыбнуться я, но вышла какая-то безобразная гримаса. Охотник проигнорировал мой вопрос, он смотрел только на волка. Его едва заметно потряхивало и, перед тем, как заговорить снова, он запнулся, словно решаясь на безрассудный поступок.

– Надо выбираться отсюда. Я вас выведу. Сможешь ее нести?

– Смогу, – серьёзно кивнул волк и сразу же подхватил меня на руки. Он же мельче меня, мелькнула паническая мысль, но спутник легко держал мой вес, словно я была не тяжелее собственного плаща. Мне было бы спокойно в жестких надежных руках волка, если бы я не слышала, как он хрипло, через силу дышит, сдерживая кашель, разъедающий его изнутри.

– Иди сразу за мной, шаг в шаг, – деловито наставлял охотник. – Ничего не бойся. Я проложу для вас новую тропу.

Эти его слова снова заставили меня задуматься: с кем же я связалась? Кого попросила о помощи? Браслет безмолвствовал, не спешил вонзать в кожу иглы боли. Но разве мог человек возникнуть из ниоткуда посреди болота? Разве мог он легко идти по самой трясине, не проваливаясь, оставляя позади себя не черные следы с гнилой водой, а ровную белую тропу?

Нет.

Но охотник мог. И это пугало.

– Как тебе это удается? – в голосе волка сквозило напряжение. Да, он помнил, что именно благодаря охотнику мог безбоязненно оборачиваться человеком, но доверять всё равно не спешил.

– Я охотник, – наш провожатый пожал плечами, не оборачиваясь. – А это не только то, как я добываю себе пропитание. Я заключил договор с лесом – и лес меня не трогает. Ради этого пришлось кое-чем поступиться.

– И чем же? – теперь в голосе волка звучала неприкрытая враждебность. А я все пыталась сосредоточиться, понять, что в охотнике мне кажется странным. Но жар и лихорадка мешали связно мыслить.

Охотник на мгновение обернулся, приподнял капюшон, чтобы тень перестала скрывать его затянутые бельмами глаза. Полностью белые, без радужки и зрачка, они не пугали, не вызывали омерзения, скорее, напоминали неподвижные мутные шарики, вставленные в глазницы. Вот только взгляд охотника ощущался остро и живо, словно бельма вовсе не мешали ему видеть.