Иван Белов - Заступа

Заскрипели раздолбанные оси, подъехал Федор, кубарем скатился с облучка и похозяйски полез в брошенную телегу. Даже скромно стоящего в сторонке Пантелея бояться перестал. Версия с разбойниками рушилась на глазах.

— Вот ты, Федор, чужое бы взял? — спросил Бучила.

— Я? — оскорбился такому повороту Федор. — Да ни в жисть! Я чуж…

— А за пазухой чё у тебя?

— Ой, ёптель! — Федя искренне удивился, заметив за отворотом зипуна край небольшой иконы в серебряном окладе. — Причепилась, кады в телегу полез!

— Бывает, — согласился Бучила. — Я не в претензии. Как в писании сказано: не суди и не судим будешь!

— Золотые слова! — Федор вернул икону на место.

— Еще раз такое выкинешь, убью, тут уж не обессудь, — Рух задумался. — О чем это я? Ах да, чужое добро. Если тати возчиков порешили, то почему к ним иконы не причепилися, как к тебе? Зачем душегубством руки марать, если грабить не стали? За доски деньгу можно великую взять.

— Знать не разбойники то, — поддакнул Федя.

— Выходит нет.

— Странностей не замечаешь, Заступа-батюшка? — Федор поводил острым носом, словно принюхиваясь.

— Вроде нет, — признался Рух. — Люди пропали, кругом шастают ожившие мертвяки, кто-то раскапывает могилы. А так нет, никаких странностей, расстройство одно.

— Лошади нет! — Федя победно хихикнул. Вроде ого, умный какой, подметил важную вещь.

Лошади действительно не было. Оглобли сломаны, упряжь оборвана, окровавленный хомут валялся в грязи. Ну нет и нет, может сбежала, пасется теперь, шалая от свободы, где-то в лугах. Бучила напрягся в нехорошем предчувствие. Тянуло гнильем. Федина кобылка испуганно всхрапнула и запряла ушами. Позади, в кустах, кто-то был.

— Не оглядывайтесь, — вполголоса посоветовал Рух. Лучше б молчал…

— Чего? — Федя резко обернулся и издал странный, шипящий стон. Будто в кузнечный мех ткнули ножом. Говорили тебе…

С другой стороны дороги, на просвет, вывалилось колченогое, грязнущее, растрепанное обрыдище о двух ногах, двух руках и голове. Воскресший мертвец во всей красоте. Лицо жутко раскромсано, половина щеки и нижней челюсти выдраны. В дыре мерзко хлюпало, среди лохмотьев отмершей плоти клацали хищно удлинившиеся, острые зубы. Руки скрючены сухими ломкими ветками, на кончиках пальцев начали отрастать черные когти. Из развороченной бочины торчали осколки ребер и вихлялись ошметки гнилых, поеденных зверьем потрохов.

— Башку ему секи, Заступа-батюшка, — взвизгнул Федя.

Бучила замешкался имея на заложного несколько иные виды.

— Дай сюды! — Федя попытался вырвать тесак.

— Руки убрал! — вызверился Рух. — Живьем мертвяка брать. Хватайте с двух сторон, жмите к земле.

— Заступа, — простонал Федор.

— Быстро! — крикнул Бучила. Пантелей, парень исполнительный и десятка не робкого, шагнул навстречу заложному.

— Ой горюшко, — Федька прыгнул с другой стороны.

Мертвец глухо завыл и на мгновение растерялся, не зная кого уцепить.

— Кусаться не дайте, иначе конец, враз загниешь, — напутствовал войско Рух, как полагается воеводе, оставаясь в безопасности, позади.

Пантелей, вот исключительной полезности человек, ловко ухватил заложного за волосы, и оттянул назад башку с щелкающими челюстями, одновременно выворачивая правую руку. Федя, взбодрившись боевым кличем, похожим на козлиное блеяние, заломил мертвяку левую руку. Заложный дернулся, зарычал, послышался треск, Федор обескуражено ойкнул и едва не упал, не понимая куда девать оторвавшуюся руку. Рука крючила пальцы, часто — часто сжимаясь в кулак.

— Держи, мать твою! — рявкнул Бучила, выбирая с какой стороны подступить.

Федя отшвырнул лапищу и вцепился в брызгающее гноем плечо. Рух обежал компанию со спины и в три сильных удара подрубил заложному обе ноги. Лопнули подколенные жилы, воющий мертвяк подломился и шумно осел. Помощнички прижали комок дергающегося, вонючего мяса к траве. Ничего, отмоются, река близко, а апрельская водичка дивно бодрит.

— Не отпускать! — Рух саданул заложного сапогом по лицу. Под каблуком мерзко хрястнуло, мертвяк закашлялся, подавившись зубами. Теперь не укусит, падла, разве деснами иссосет.

Бучила, не снимая ноги с мерзкого рыла, быстро присел и коснулся головы с отслоившейся кожей. Вспышка. Видение…

Перед глазами покачивался гнедой лошадиный круп. Холеная лошадка бежала бодро, потрясывая хвостом и взлягивая копытами. Молодая, резвая, сытая. Под лоснящейся кожей играли тугие жгуты скрученных мышц.

— … и забеременела, а от кого хрен разберешь, — звук появился внезапно. — Бегает по деревне, виновника ищет, а мужики морды отворачивают и глазенки паскудные прячут.

Конец фразы у тонул во взрыве звучного хохота. В руки возницы сунули глиняный кувшин. Забулькало. Возница напился, крякнул и вытер усы.

— Ух хорошо браты! С доброй компанией, да чаркой хмельной, к ночи будем на перевозе. Отгрузимся, покимарим, и по утру я обратно к жене.

— Припрешься, а у ней под боком Сенька косой храпит, за сиську держится, — добродушно хмыкнул невидимый собеседник.

— Да ты чего, Ермолай? — всполошился возница. — Чтоб Нюрка моя, да с Сенькой косым?

— Косые по мужицкой части дюже сильны, — поддакнул третий, едущий на телеге. — Знамое дело, Господь если где не додал, то в другом месте прибавит.

— Скажете тоже, — пренебрежительно фыркнул возница, но в голосе проскользнуло волнение. Видать представил супругу с противным Сенькой косым. — Не могёт это го… — и осекся.

Впереди, на изломе дороги, густой темный лес породил жуткую, костлявую тень …

Рух рывком пришел в себя, едва не упав от нахлынувшей слабости. В ушах стояли дикие предсмертные вопли, к губам лип тошнотворный привкус крови и желчи. Дело чуть прояснилось. Мужиков убила какая-то тварь, а потом, брошенные без погребенья тела поднялись. Опознать гадину Бучила не смог, видение оказалось короткое и сумбурное. В конце он почти ослеп, хлебнув через край жуткой боли, доставшейся несчастному возчику.

Заложный заелозил, задергал перебитыми ножками. Рух примерился и одним ударом снес гнилую башку. Тесак ушел в землю на целую пядь.

— Все, отпускайте, — Рух пошатнулся. Его мутило. Мысли плясали дьявольский хоровод. Кажущееся простым дело приняло совсем иной оборот. Сходи, Заступа-батюшка, угомони мертвяков. Плевая работенка. Ага, теперь ноги бы унести. И желательно не в руках. Одна надежда — тварь насытилась и ушла. Сильная, злобная, живучая мразь. Столкнуться с такой, удовольствие малое.

— Узрел, Заступа-батюшка? — благоговейным шепотом спросил Федор.

— Угу, — кивнул Рух. — Ничего интересного. Рука где?

— Кака рука?

— Кака рука, — передразнил Рух. — Которую оторвал.