Дэн Симмонс - Лето ночи

Именно эта революция, провозглашенная почти всеми нами (включая родителей), убила мир детства, которым так наслаждались Дейл, Лоренс (ни в коем случае не Ларри), Майк, Кевин, Харлен, Корди, Донна Лу и многие другие ребята из Элм-Хейвена 1960-го. Постман пишет об этой революции, которая исключила понятие отдельного и защищенного детства, как его понимали в восемнадцатом и девятнадцатом веке, сделала его практически невозможным.

Я, разумеется, имею в виду «информационную революцию», из-за которой стало невозможно хранить от детей секреты – секреты, касающиеся секса, политики, социальной сферы, истории, медицины, то есть взрослой жизни в полном объеме, а ведь ее необходимо хотя бы частично скрывать от детей, если допустить существование этапа, известного как детство.

Н. Постман. Мост в восемнадцатый век: как прошлое может улучшить наше будущее [8] Neal Postman. Building a Bridge to the Eighteenth Century: How the Past Can Improve Our Future . New York: Alfred A. Knopf, 1999. . С. 124

Без отдельных секретов и недомолвок нельзя создать защитный барьер между детством и самыми тяжелыми аспектами взрослой жизни.

Детям из Элм-Хейвена казалось, что они имеют дело с ужасающими враждебными потусторонними силами: злобным и разумным колоколом Борджа в башне Старой центральной школы, мертвым пехотинцем, вернувшимся с того света, чтобы преследовать Мемо, неописуемым труповозом, – но дети никогда всерьез не подумали бы обратиться за помощью к родителям или другим взрослым (за единственным исключением, когда Майк пошел к молодому священнику, но это оказалось очень плохой идеей).

В те времена миры детей и взрослых просто-напросто существовали по отдельности. В романе «Лето ночи» каждый из персонажей-детей поневоле сталкивается с каким-либо ужасным аспектом мира взрослых: грубая сексуальность, смерть друга-сверстника, жестокость, одиночество, пьянство, – но в каждой такой ситуации дети из Элм-Хейвена черпают силы друг у друга и из своего отдельного мира с его тайнами и недомолвками, которые и были самим детством.

Сегодня дети всех возможных возрастов стали мишенями для рекламных кампаний и коммерции. Вместо джинсов «Левис» ребята из семей среднего класса хотят носить дизайнерские джинсы. Вместо ничем не примечательных футболок (или любимой футболки с эмблемой бойскаутов) они надевают рубашки с огромными логотипами, словно бы покупая возможность поработать вывеской для какой-нибудь корпорации. Слишком многие мальчишки сегодня хотят носить разную спортивную обувь: баскетбольные кроссовки, универсальные кроссовки, теннисные кроссовки, беговые кроссовки, – которая стоит от шестидесяти долларов за пару и больше, тогда как мальчишки из 1960 года всеми видами спорта занимались в своих обычных или высоких кедах. Девчонки в списке подарков к Рождеству указывают куклы марки «Америкэн гёрл», а те стоят от сотни долларов и выше.

Как писал Нил Постман в 1999 году: «Суть в том, что детство, если оно еще и осталось, теперь является экономическим понятием. Культура почти ничего не желает делать для детей – только превращать их в потребителей». В следующем десятилетии после того, как Постман написал эти слова, ситуация лишь ухудшилась. (Поскольку Постман, как я уже упоминал, умер в 2003-м, он, слава богу, не застал тошнотворный супермаркетинговый феномен а-ля Лолита, известный как «Ханна Монтана» и запущенный на канале «Дисней» в 2006-м.)

У Майка, Кевина, Лоренса, Дуэйна, Корди, Донны Лу, Дейла, Харлена и других детей из Элм-Хейвена 1960-го по большому счету денег не было, разве что иногда перепадал пятицентовик, который можно было потратить на холодную бутылку кока-колы в красном автомате в магазине на Мейн-стрит, где работала мама Майка, или на жвачку в автомате в кафе во время бесплатного сеанса в парке Бандстенд [9] Bandstand (англ.) – парковая эстрада. . Огромное всевидящее око Мордора – множащиеся СМИ и Мэдисон-авеню [10] Нью-йоркская улица, на которой располагались офисы главных рекламных агентств США. со своей армией орков – пока еще этих детей не нашло. Дети еще не были «потребителями».

Они пока были просто людьми.

Весь учебный год перед Старой центральной школой после занятий учителя выстраивали фермерских ребят, чтобы те расселись по автобусам, пока городские ребята ждали в классах, ерзая за партами. Когда эти автобусы разъезжались, наконец отпускали и городских.

Фермерские и городские. Это была серьезная разница. Городские все лето играли друг с другом, вместе разъезжали на велосипедах, организовывали Велосипедный патруль, играли в бейсбол. Фермерские… ну, почти всем им приходилось трудиться. Если поблизости жил какой-нибудь другой ребенок, до фермы которого можно было дойти пешком по бесконечным кукурузным полям, такие дети проводили время вместе, плавали в коровьих водопоях, кидались комьями земли в силосную башню, стреляли по воробьям в амбаре из духовых ружей, но по большей части жизнь у фермерских была более уединенной и одинокой, чем у городских.

За исключением Дуэйна Макбрайда.

Дуэйн Макбрайд был исключением почти из всех правил.

Этот фермерский мальчишка жил в двух с лишним милях от Элм-Хейвена, но летом проводил время с Майком, Дейлом, Кевином и другими завсегдатаями курятника. Дуэйн входил в Велосипедный патруль, хотя у него не было велосипеда. Остальные мальчишки были худыми (отчасти из-за умеренного питания, но в основном потому, что весь год они непрестанно занимались какой-нибудь физической активностью на свежем воздухе), а Дуэйн Макбрайд был толстяком.

Остальные мальчишки мало пользы видели от школы, ведь она (как и учителя) была скучной. А Дуэйн вышел далеко за рамки возможностей Старой центральной, да и почти любой другой школы в принципе.

Дуэйн Макбрайд во многом был самоучкой, и притом блестящим. С некоторой помощью своего дяди Арта Дуэйн прочел огромное количество книг, художественных и нехудожественных, которые вполне подошли бы для списка литературы в каком-нибудь весьма солидном колледже. Зимой Дуэйн в основном сидел на ферме один, пока его отец где-то выпивал, и там выучил пять иностранных языков на разговорном уровне, оттачивая произношение с помощью старых пластинок в 78 оборотов, раздобытых в архивах библиотеки Оук-Хилла. Он прочел «Илиаду» на греческом, «Энеиду» на латыни и «Пролегомены ко всякой будущей метафизике» Канта, набранные фрактурой, на немецком. И все это успел проделать, пока ему еще не стукнуло и двенадцати.

У Дуэйна Макбрайда было и еще одно важное отличие.

Всех остальных персонажей-детей из «Лета ночи» я создал при помощи художественного искажения, перемешав характеры настоящих мальчишек и девчонок, с которыми был знаком, когда жил в крохотном городке Бримфилд. А Дуэйн Макбрайд – это сочетание двух молодых людей, которых я встретил намного позже, уже в колледже Уобаш в Индиане.