Николай Басов - Смертное Камлание

Впрочем, уходить нужно в любом случае. Вот только как? Город он знает плохо, собственно, совсем не знает. А чтобы удрать от тех, из машины, нужно иметь не одну, а три-четыре трюка, и с проходными дворами-подъездами, и с перебеганием по чердакам в другой подъезд, и с представлением о маршрутах трамваев, хотя бы трамваев… Ничего этого нет. А что же у него есть?

В слабой еще, ранней метелице, трамвай вдруг стал поворачивать куда-то налево, на длинную улицу явного рабочего вида. Такие очень нескоро, но все же заканчиваются, как правило, конечной остановкой, кругом для трамвая, и долгой стоянкой пустой, слабо освещенной коробочки на колесах в безлюдном месте. Брать его, по-видимому, решили именно там.

В то же время, какой-то более многолюдный трамвай впереди стал вдруг сворачивать направо, в сторону Невы, и тоже не торопился, словно боялся поскользнуться на мокрых рельсах, хотя, скорее всего, неподалеку уже была остановка, и разгоняться было нелепо. У другого трамвая, как мельком заметил Рыжов, тоже была открытая задняя площадка… Итак, трамваи расходились.

Глупо все, неужели его маневр из машины-то не заметят, подумал он. Ведь они шли вдоль бровки тротуара, им все было отлично видно, хотя и место почти не освещалось… Если только на темень эту и рассчитывать?

Ан, нет, можно было рассчитывать, решил Рыжов, еще и на слова этого типа, хотя они прозвучали странно… Но сейчас все было глупо и странно, от начала до конца. Подрагивающими от спешки пальцами, он достал узелок, который ему передал его визави перед Петропавловкой, и развязал узелок. Что он шептал, он и сам впоследствии не помнил. Но шептал он вот что:

– Пусть они меня потеряют, пусть сбудется обещание… Обещание, что я буду для них не видим. Они не враги вообще-то, но сейчас враги, пусть я для них стану прозрачным, или как там тот человек сказал…

Он заметил еще сдержанно-удивленный взгляд кондукторши, которая тоже сидела неподалеку, на сиденье для нее отведенном. Рыжов стразу отвернулся, чтобы она не запомнила его лицо, так, на всякий случай. И все-таки развязал узелок.

Кожанная косичка вдруг распустилась просто и свободно, и сделалась простой мягкой метелочкой, словно только того и ждала, когда Рыжов ее развяжет и пару раз встряхнет в воздухе, словно градусник, когда нужно сбить ртутный столбик, и… Ничего не произошло, совершенно ничего.

Но идущий впереди трамвай уже завернул, и действительно, стал притормаживать, неподалеку от поворота, метрах в трехстах, Рыжов даже увидел какую-то фигуру, кому-то еще в этом городе нужно было попасть на тот трамвай. Он выскочил, и размахивая руками в воздухе чтобы не поскользнуться, и не упасть, рванулся вперед изо всех сил. Он бежал, не оглядываясь, и почти знал, что машина просто притормозит на пару секунд, а потом так же плавно, грозно, вернее, угрожающе и ровно, повернет за ним. Но когда он все-таки добежал до того трамвая, который уже хотел отправиться, лишь кондуктор почему-то обернулся и что-то крикнул вперед, водителю за рычагами, и двери все же остались открытыми, а сам трамвай не уехал, и он успел в него вспрыгнуть…

Так вот, когда он обернулся, оказавшись уже в новом трамвае, машина сзади так же спокойно и угрожающе, как он и предполагал, повернула вслед за прежним трамваем, из которого он только что выскочил, и где его уже не было.

Кто-то толкнул его под локоть. Он повернулся, едва заставив себя не ответить ударом на этот толчок. Просто от нервов, от страха… Или от ужаса, настоящего, едва ли не панического.

– Гражданин, платить-то надо-ть, – сказала низенький, в шинеле лентранса кондуктор.

Был он с козлиной бородкой, как Калинин, сутул и к тому же гнусавил, как этот Всесоюзный Староста.

Рыжов молча полез в карман за мелочью. Потом уселся на заднем сиденье, чтобы видеть, что творится сзади. А трамвай не спешил, просто ехал, постукивая на стрелках, и вдруг оказался на широких, относительно освещенных улицах. Людей стало больше, некие лихие молодцы, не вполне трезвая компания, закрыли Рыжову задний обзор, громко о чем-то переговариваясь и размахивая руками, чтобы почти по обезьяньи цепляться за висячие ремни с треугольными рукоятями на концах.

И тогда они стали переезжать мост. Рыжов вдруг заметил, что по-прежнему сжимает в кармане эту кожанную косичку. И не было для него ничего другого, что бы он мог вот так сжимать сейчас. Даже рукоять пистолета показалась бы мелкой соломинкой, а не надежным другом.

После моста компания сразу целиком высадилась. Ребята отправились куда-то еще, по своим делам. Рыжов даже не понял, кто они и куда хотели попасть, словно все эти молодые люди разговаривали на иноземном языке. Зато стал виден мост, по которому они только что пересекли Неву, изрядно широкую в этом месте. И на том конце этого моста вдруг появилась машина, все та же, черная, с темным лобовым стеклом, и на удивление неяркими фарами.

Только теперь машина летела вперед, словно за ней самой кто-то гнался. Она неслась, ее даже слегка заносила на повороте и на обгонах неторопливых позних телег, которых на проспекте этом вдруг стало довольно много, почти целый обоз тащился по заснеженной улице… Значит, обреченно подумал Рыжов, те, кто в ней сидит, кем бы они ни были, разобрались с тем трамваем, из которого он сбежал. И теперь наверстывают упущенное, и что им помешает?..

И вдруг что-то возникло меред машиной, а потом она стала тормозить. И мост, тот самый, по которому он, Рыжов в своем трамвайчике только что перебрался на другую, нужную ему сторону реки, стал расходиться. Потому что довольно далеко ниже по течению, километрах в трех, а то и больше, по той самой черной воде, оставшейся в цетре Невы, шел пароход. Здоровый, выкрашенный в совсем не праздничный, а в рабочий серо-коричневый цвет. Пароходу нужно пройти под мостом, и его разводили. Что может быть проще?

Машина свернула к парапету, даже выскочила на тротуар. Из нее пулей вылетел кто-то и бросился в сторону, ясно, что эти типы прокололись, но кому-то пришла в голову идея позвонить, чтобы еще кто-то из тех, кто находился на этом берегу, если возможно, перехватил этот трамвай, перехватил Рыжова. Вот только он не собирался позволить перехватить себя.

Он вылез из трамвая и пошел по незнакомым, каким-то голым из-за отсутствия деревьев улочкам в сторону гостинницы. Даже пару раз останавливал случайных прохожих, спрашивал, как быстрее добраться до Исакия. Ему словоохотливо объясняли, и потому что настоящие питерцы действительно люди вежливые, и потому что дойти было возможно. Правда какой-то старичок посоветовал сесть на трамвай, но на сегодня трамваев с Рыжова было достаточно. Он шел в подсказанном направлении, и раздумывал, что теперь будет?