Николай Басов - Смертное Камлание

– Насчет повторяемости, это верно, – кивнул Сталин. И все же принялся за свой чай. – Продолжайте, товарищ Рыжов.

– А люди у нас очень неплохие, с ними непросто работать, как всегда с людьми творчески и нешаблонно мыслящими и чувствующими. Да, они немного впечатлительны, но потому мы чего-то и добиваемся, что они разные, а к тому же еще и способны учиться друг у друга. Перенимать опыт и перенимать идеи.

– Идея, это очень непросто, товарищ Рыжов.

– Понимаю, товарищ Стали, – кажется, он слишком быстро согласился, опять дурацкая мысль – допустимо ли это, ведь все мысли этого великого человека содержат в себе какой-то подтекст, усложденность, качества, которые простому исследователю сразу не ухватить. – Когда решение принято, когда оно выверено, идея должна быть направляющей и сильной. Но в момен обсуждения она…

Вождь задумался, снова сменил чашку чая на трубку, которая уже погасла. Он раскуривал ее долго и страрательно. Потом резковато посмотрел на Рыжова.

– Когда партия вырабатывала курс в новых условиях, мы тоже допускали разные идеи. Даже НЭП попробовали, как идею… Но ничего хорошего из этого, глядя на товарища Троцкого, не получилось. Думаю, что хороший руководитель тот, кто сам заранее обдумывает идеи и предлагает их своим сотрудникам.

Это было сложно… Или, все же, нет? Может, Сталин его просто проверяет на ум, сообразительность, волю?

– Это правильно, когда речь идет о ситуации, где воля руководителя должна решать и развивать общую ситуацию, товарищ Сталин. Когда речь идет о поиске, о вариантах осознания какого-либо явления, каждое мнение бывает важным, интересным и полезным.

– Вы предлагаете разчленить понятие «ситуация» и понятие «явление»? Да вы философ, как я погляжу, – он немного откинулся на свой стул и негромко рассмеялся. Тут же Блюмкин попробовал ему вторить. Сталин повернулся к нему. – А вот товарищ Блюмкин, кажется, не склонен обдумывать явления вкупе со своими сотрудниками. Он сразу же предлагает все учитывать по своему выбору. И даже докладывает при этом начальству, возможно, чтобы кто-нибудь не украл у него возможность воплощать решение. Верно, товарищ Блюмкин?

– Конечно, товарищ Сталин. Вот только…

– Вы же должны знать, Рыжов, что товарищ Блюмкин у нас даже на Тибет отправился, чтобы найти там… Что-то там интересное такое найти. Ходил далеко и долго, а вот привез с собой мало. Поэтому мы и решили узнать, может быть, вы тоже не вполне понимаете ту ценность работы по выбранной вами теме, которую вам предоставили партия и советский народ?

– Это я понимаю. – И снова, как уже было, у Рыжова закралось сомнение, что так можно говорить с вождем. Слишком небрежно, как-то легковесно прозвучал его ответ, словно он отмахивался от высказанного им соображения, словно вождь мог говорить какие-то банальности… по мнению Рыжова. – Только тему я не выбирал, товарищ Сталин. В двадцатом году мне приказали, и я стал этим заниматься. – Он позволил себе улыбнуться. – Лишь потом увлекся, и понял всю важность наших изучений. Ведь если мы не выработаем к ним правильного отношения, возможны искривления в их понимании простыми людьми.

– Если явление единично, если оно имеет очень ограниченный круг свидетелей, всегда есть возможность его… замолчать, не заметить.

– Но само явление от этого никуда не денется. И в другом месте, с другими свидетелями снова проявит себя.

– Вы, кажется, спорите, товарищ Рыжов. Что же… это хорошо. Я давно ни с кем не спорил, только выслушивал очень разные мнения, – Сталин опять усмехнулся, на этот раз шире. Рыжов даже заметил, какие у него под усами желтоватые и неровные зубы.

И еще, кажется, Сталин не досказал своей фразы, он собирался заметить, что потом он принимает решение, но… Он улыбнулся, и этим оборвал себя.

А Рыжов тем временем думал, ругают его или… на особый лад, но все же… хоть чуть-чуть, но ободряют. Или хотя бы так – не особенно ругают.

– Вы должны понимать, – Сталин вдруг стал серьезен, даже хмур, – что в той области, которой вы занимаетесь, много шарлатанов, много людей, которые только из-за тепленького места готовы изобразить перед начальством что угодно, лишь бы не прогнали. – Он помолчал, попытался, кажется, впервые рассмотреть все лица сидящих за столом людей по очереди. – Естественно, у нас возникло желание в этом разобраться, чтобы понять… А заодно, если получится, разобраться в теории вопроса, с каких идейно-теоретических позиций вы сами и ваши сотрудники этой работой занимаетесь?

Рыжов хотел было что-то ответить, но не успел, и хорошо, что не успел, потому что вождь продолжил:

– Тем более, как мне доложили, двое ваших работников были репрессированы, как социально чуждые элементы.

– Оба моих сотрудника, которые вернулись из заключения без поражения в правах, товарищ Сталин, были восстановлены на прежнем месте работы, то есть в нашей группе, это правда. Но социально чуждыми они не являются, оба воевали в гражданскую…

– Товарищ Троцкий тоже воевал в гражданскую, и неплохо воевал, надо отдать должное, но партия сочла необходимым от него избавиться. Как и от тех, кто придавал его нынешней работе фетишистское значение.

Над этим столом с нежнейшей скатертью и тончайшим фарфором, кажется, разразилась гроза, а Рыжов этого и не заметил. Зато это очень отчетливо видели остальные. Даже кто-то из служивых молодцев сделал шаг в сторону Рыжова, он ощутил это движение всей спиной. Но мысль Сталина уже скакнула в другую сторону, и он продолжил:

– Вы правы в том, что партии нужно быть готовой к тому, чтобы ясно и незвусмысленно отвечать на те вопросы, которые возникают, даже при рассмотрении явлений, о которых мы тут с вами говорили. Ваша подготовка этих ответов – и есть тот долг, который вы должны заплатить народу. Сейчас мне кажется, вы сумеете правильно найти и сформулировать эти ответы. Конечно, этим будут заниматься многие люди, не вы один, но ваша группа – звено в общей цепи. Полагаю, что интересное звено, не совсем привычно выстроившее свое положение в общей структуре наших огранов, но… В целом, скорее правильно, чем… ложно.

Сталин стал подниматься, отложил трубку, и похлопал себя по карманам френча. Вытащил пачку папирос, и не «Герцеговину», как о том было известно всем, а обычных папирос «Пушка», которые продавались на каждом углу. Сейчас же кто-то из незаметных ребят подскочил к нему и поднес, кажется, нерусскую зажигалку с пламенем, которое показалось очень ярким на этой веранде. А Рыжов и не заметил, что сумерки все же сгустились.

У дверей Сталин обернулся.

– И еще вот что, ответы, над которыми вы работате, важны не сами по себе, товарищ Рыжов. Они важны в русле общей теории, общей концепции, по которой живет и работает наша страна. А согласно марксизму-лене́низму, любая теория проверяется практикой, и только практикой. До свидания.