Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

— В конце концов, он меня оскорбил!

— А вы потребуйте сатисфакции, — пожал плечами Ярцек. Эрвин был готов поклясться, что жандарм ухмыляется в усы. — Я уверен, лейтенант вам не откажет, хоть это и не вполне законно.

— Не откажу, — с готовностью заверил Эрвин. — Вы считаете себя оскорбленным?

Увы и ах, чистильщик с разбитой губой оскорбленным себя не счел. Что, конечно, было печально, но вполне ожидаемо. Флауэрс от души пнул саквояж, который ответить не мог, надел пальто, натянул шапку и, не глядя на Эрвина, вышел вон. Ярцек неторопливо застегивал пуговицы. Нордэнвейдэ был почти уверен, что тот что-нибудь да скажет, но жандарм молчал. Сам лейтенант нужные слова нашел, когда Ярцек уже разобрался с застежками и шагнул к двери.

— Спасибо. Я должен перед вами извиниться: я думал о вас хуже, чем следовало.

— Не за что. И я не знаю никого, кто бы о нас думал хорошо без очень веских причин, — отмахнулся Ярцек. Но под его усами явственно растягивалась довольная улыбка.

— Позволите пожать вам руку? Или людям, находящимся под подозрением, не следует такого предлагать?

Жандарм довольно хмыкнул, снял перчатку и протянул Эрвину широкую ладонь. Лейтенант от души пожал его руку.

— Как-нибудь при случае прихвастну знакомым в Звезде, — ухмыльнулся Ярцек. — Будьте аккуратнее. Флауэрс вам этого не спустит.

Оптимистом Эрвин не был никогда. Он и так догадывался, что только что приобрел одного врага. И, как ему хотелось верить, одного товарища. На этой радостной мысли он отправился собирать разбросанные по всему коридору вещи.

Ярцек, как выяснилось, оказался гуманистом: из трех контрабандных бутылок, купленных по настоянию Зондэр, он конфисковал только две. Толку от этого было мало, но широту жеста лейтенант оценил.

— Мадам, я съезжаю, — без обиняков начал Эрвин, едва из гостиной показалась Тирье. Чепец ее скорбно поник.

— Я не могла отказать представителю закона, — вяло возмутилась она из-под кружевных оборочек.

— Вы весьма безотказны, — не удержался от иронии Нордэнвейдэ. — Во всяком случае, когда речь идет о жандармении. Это уже второй раз, а год только начался. С меня довольно.

— Уж извините, я порядочная калладка! — взвилась Тирье, калладкой бывшая разве что по паспорту. Внешность ее недвусмысленно указывала на виарские корни.

— Будь вы действительно порядочной калладкой, вы бы уже давно собрали вещи и увезли дочь на юг, — процедил Эрвин. Ревностная патриотка Тирье, на его взгляд, большой чести Каллад не делала. — Скоро здесь будет сырость, тиф и все прочие столичные радости.

— Вас вот уж спросить забыла!

— Потому я сам и сказал. Дайте мне час на сборы. Аванс за апрель можете оставить себе, за беспокойство.

Не дожидаясь ответа, Эрвин миновал разгневанную даму, прошел в гостиную, мельком заметив забившуюся в кресло Анну, и поднялся к себе.

Обе комнаты были перевернуты вверх дном. Кабинету досталось сильнее, там старательный Флауэрс даже обои кое-где отколупал от стены. С другой стороны, старая истина, гласящая, что нет худа без добра, отчасти подтвердилась: на полу валялись некоторые вещи, которые Эрвин безуспешно искал месяцами. Лейтенант повертел в руках подаренный и благополучно потерянный бинокль, жестянку из-под кофе, где он в лучшие времена хранил всякие мелочи, и две новые пары перчаток, бесследно исчезнувшие сразу после покупки. Все-таки жизнь была полна сюрпризов.

В принципе, от обыска скорее пострадала патриотичная мадам Тирье, поскольку именно ей принадлежала большая часть вещей в комнатах. Сам Эрвин обходился минимумом, как будто чуя, что в один прекрасный день из этого гостеприимного дома ему придется уходить, причем уходить быстро. И вот этот прекрасный солнечный день настал. Лейтенант, насвистывая песенку, чтобы успокоить нервы, принялся кидать в саквояж и небольшой чемодан остатки вещей, благо, их было мало. Снизу донеслась «Кассиата», на сей раз идеальная. Эрвин было удивился такому прогрессу Анны, но быстро сообразил, что слышит еще и хор. Видимо, ревностная патриотка все же разорилась на ныне модный граммофон с пластинками.

Собирать чемоданы под ликующие аккорды «Кассиаты» было легко и приятно. Эрвин справился минут за двадцать, а бардак, наведенный чистильщиком, решил оставить Тирье в порядке небольшой личной мести. Солнечные лучи, бившие из окна, празднично освещали самый настоящий бедлам.

Из неприятных дел в этом доме Эрвину оставался только разговор с Анной. Нордэнвейдэ подхватил свои пожитки и спустился в гостиную. Не останавливаясь там, вынес чемодан в коридор. Потом тихо вернулся. Мадам Тирье, видимо, отходила от хамства постояльца где-то еще, потому что в гостиной ее уже не было. Анна из кресла смерила лейтенанта подозрительным взглядом.

— Вы далеко?

— По возможности как можно дальше, — не стал врать Эрвин. — Боюсь, я все-таки неудобный постоялец.

Девушка пожала плечами:

— Далеко не худший из возможных. Вы хорошо подумали?

Эрвин встал у самого граммофона. Говорил он тихо, так что слышать его могла только Анна.

— Да. Мне не очень нравится, когда мне спасают жизнь дважды за месяц.

— За прошлое спасение вы уже сунули мне денег, — сощурилась девушка. — Что будет на сей раз? Вексель?

— Совет. Уезжайте из Каллад. Я не видел вас всего три недели, но вы уже успели сильно побледнеть. Этот климат вас убьет.

— Прелестно! Еще советы будут?

— Будут. Больше никогда не лезьте в подобные дела.

— Ну разумеется! Этот бледный типчик будет являться мне в кошмарных снах.

Лейтенант вздохнул. Он считал Анну несколько странной, но все же умной девушкой. А теперь ему под пиликанье скрипки над ухом приходилось разжевывать ей совершенно очевидные вещи. Настолько очевидные, что их понимала даже патриотичная Тирье-старшая с ее чепчиками и верой в страшных-престрашных рэдцев, угрожающих безопасности Каллад.

— Дело не в человечке. Вашим врагом сегодня чуть не стал не Флауэрс, а Каллад. Государство, Анна. Самое сильное государство во всем обитаемом мире.

— Герхард Винтергольд и все его силы ада? — усмехнулась девушка. — Честное слово, мне уже страшно.

— Мало вам страшно, — процедил Эрвин, которому еще шесть лет назад в ходе обзорной экскурсии по столице показали и казематы Эгрэ Вейд. А заодно популярно объяснили, что кодекс Клодвига, запрещающий пытки, на неграждан не распространяется. На тот случай, если он вдруг вздумает кого-то предавать или просто плохо себя вести. — Думаете, вы еще долго сможете проявлять чудеса сообразительности? Если бы жандарм сегодня не проявил чудес благородства, сообразительность ваша вам же боком и вышла бы!

Анна поджала губы:

— Сыграйте мне на прощание «Кассиату», и мы в расчете. Вот сыворотка, — девушка извлекла из складок платья флягу и протянула Эрвину. Флягу лейтенант взял, но вот граммофон не остановил: