Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

«И у тебя, и у меня», — не без иронии подумала Кейси, глядя, как мать исчезает за дверью в ванную. За этой дверью ее ждал неприятный сюрприз в виде пушистого коврика, фикуса в расписном горшочке, кафеля с рыбками и всех прочих предметов «обывательского шика», которые так любила сестра отца и так терпеть не могла его богоравная жена.

Готовить ужин Кейси и вправду не собиралась, но у нее оставались котлеты еще со вчерашнего вечера. Вместо этого нордэна, мурлыкая шансонетку, принялась любовно протирать стекла рамок с фотографиями. Ингегерд предстояло ужинать в компании большого количества предателей и негодяев, осквернителей рода и просто нелюдей.

— Довольно неумная демонстрация, — оценила Ингегерд глядящих на нее из-за начищенных стекол людей.

Гостиную Кейси украшало не менее дюжины фотографических портретов и бессчетное количество пейзажей. Нордэна увлекалась новомодным хобби, а в подвале уже второй год пыталась оборудовать комнату для проявления негативов. Навыки свои Кейси отрабатывала на друзьях и знакомых, так что, помимо видов столичных дворцов и мостов с пятидесяти разных ракурсов, у нее имелось множество улыбающихся коллег и даже просто ребятишек с улиц, всегда готовых поглядеть, как «вылетит птичка».

Кейси невозмутимо продолжила ковырять вилкой вчерашнюю котлету.

— Да-да. Они не люди. Можешь на них не смотреть.

— Они некрасивы даже с чисто эстетической точки зрения, — глубокомысленно выдала Ингегерд, тоже с опаской приступая к разделыванию котлеты. — Ну что это за девка с носом-картошкой?

— Это цветочница с площади Согласия. И на отсутствие мужского внимания она не жалуется, вроде бы.

— Не могу себе представить, откуда в тебе эти плебейские замашки.

— Зато твои происхождение и вкус безукоризненны. Ешь, — фыркнула Кейси, с трудом сдерживая смех.

— Знаешь, я тоже не в восторге от того, как сложилась моя жизнь, — резко произнесла Ингегерд, отшвыривая вилку. — Но уж уважение родной дочери я, кажется, могла бы заслужить, не так ли?

— Не так, — Кейси с преувеличенным интересом ковыряла котлету.

— Ты жила в столице, училась в самой престижной гимназии, на чьи, как ты думаешь, деньги?

— На папины? — невинно предположила Кейси. Если уж смотреть правде в глаза, училась она на деньги тети. Но тетя, бывшая каллладкой только в третьем поколении и имевшая типично рэдские румяные щеки, никоим образом не могла рассматриваться матушкой как человек.

— Я вывела его в люди. Если бы не я, он так и сидел бы младшим клерком во второсортной конторе…

— Если бы он при этом был жив, меня бы устроил такой расклад, — жестко сказала Кейси, поднимая глаза.

— Ты б тогда на улице цветочки продавала! В лучшем случае — цветочки.

— А ты была бы кесаревной. Да-да. Как ты сдала теорию вероятностных манипуляций с таким… с таким прямолинейным воображением?

Ингегерд тяжело вздохнула. В ярком газовом свете она казалась гораздо старше, чем на полутемной улице. Возможно, она действительно устала и действительно не испытывала восторга от того, как сложилась ее жизнь. Хотя Кейси, читавшей газеты и знавшей, кому прочат пост Наместницы Архипелага, с трудом в это верилось.

— Наверное, мне следовало настоять на том, чтобы ты осталась на Дэм-Вельде со мной, а не ехала доучиваться в столицу. Возможно, тогда мне удалось бы вырастить из тебя…

— Истинную нордэну? А разве наследственность моего батюшки и его тетушек-мещанок не безнадежно испортила породу?

— … человека, — пропустив мимо ушей шпильку, докончила Ингегерд. — Хотя уважение к святыням и не помешало бы.

— О, ну столичная молодежь единогласно решила, что святыни пора отправить на свалку истории, еще лет десять назад.

— Перестань паясничать, — Ингегерд заговорила негромко, спокойно и проникновенно. Лет пятнадцать назад она примерно таким же тоном пыталась донести до Кейси мысль, что есть сладкое — вредно, а котят на улице нельзя гладить, поскольку у них могут быть блохи. — Оглянись вокруг. Мы вымираем. Ты могла бы родить и воспитать детей, чтобы хоть что-то сделать для своего народа, а ты сидишь здесь, окруженная фотографиями предателей и просто глупцов, и иронизируешь над ситуацией.

— Вероятно. Я могла бы сидеть там, окруженная богоравными и умными, и плакать над ситуацией. Это было бы значительно лучше, разумеется, — усмехнулась Кейси. Ее так и тянуло спросить, является ли благо народа единственным поводом выходить замуж и рожать детей или у матери имелись какие-то альтернативные соображения, но она сдержалась.

— Да, это было бы значительно лучше, — холодно подтвердила Ингегерд, иронию то ли не уловившая, то ли проигнорировавшая. — В любом случае, завтра я уйду из твоего дома, послезавтра — уеду из этого бардака под названием Каллад, и мы с тобой никогда больше не увидимся. Поэтому, пока я еще здесь, я расскажу тебе пару сказок о святой Рагнгерд, святой Дэмонре и заодно твоем святом папочке…

Слушать такое на трезвую голову возможным не представлялось. Кейси принесла из кухни вино и два бокала, водрузила их на стол и стала возиться с пробкой. Штопор перешел ей по наследству от тетушки, но, судя по состоянию, видел еще зарю калладской государственности.

— Я очень внимательно слушаю. Самое время для сказок.

— Время для сказок вышло десять лет назад, — почти мечтательно заметила Ингегерд. — У нас имелся шанс написать замечательную сказку тогда, но вот тут мать твоей подружки предала свою землю, свой народ и вообще все, что можно было предать.

— И ты ее убила.

— И мы ее убили. Так того хотели боги.

Кейси собиралась уточнить, кто именно прячется за почти монаршим «мы», решающим, кому жить и кому умирать, но такое простое и будничное упоминание воли богов нордэну доконало:

— Они тебе это сами сказали?

— Представь себе — да. Колокола звонили. Тебе, наверное, трудно в это поверить, но десять лет назад они еще звонили. Собственно, тогда они и звонили мне в последний раз, больше я их не слышала.

— И не услышишь, — заверила Кейси, разливая вино по бокалам. Религия нордэнов совершенно недвусмысленно говорила о том, что убивать можно только врагов и только на войне. В мирное время положить шесть десятков человек, большая часть из которых была гражданскими и в жизни не держала в руках оружия, считалось не самым хорошим поступком, если верить «Времени Вьюги». От него отчетливо веяло ледяным адом.

— Не смей так говорить. Рагнгерд — всего только опасная и неадекватная баба, которая плохо осознавала свой долг перед Дэм-Вельдой. Дочь в этом плане от нее недалеко ушла, к слову. И все же она была умнее дочки. Пока даггермар окончательно не размыл ее представление о ценностях и последствиях, мы могли ее терпеть. И терпели почти десять лет, хотя одно то, что она встала на сторону предательницы Рагнеды, являлось достаточным поводом от нее избавиться.