Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

— Меня не очень удивит, если в мире есть справедливость и за поступки придется отвечать. Во всяком случае, меньше, чем полагается, за зло еще никому платить не приходилось.

— Ваш нордэнский катехизис?

— Да.

— Все еще в него верите?

— Я по нему жила, какая уже разница.

— Вот уж вас, мне кажется, это должно бы здорово удивить. Про справедливость и расплату.

Ингрейна пожала плечами и подкинула в костер еще одну ветку.

— Ты пришел меня отсюда забрать, смерть, да не моя? Колоколов, значит, не будет?

Парень поежился:

— Отсюда — это откуда? Вы сейчас лежите в палате реабилитации и морфина в крови у вас столько, что это скорее кровь в морфине. А до этого семь часов лежали на операционном столе, и над вами колдовал — другого слова не подберу — хирург. Возможно, чудо получится, а, может, и нет. Я тут ничем не помогу.

— А ты мне помогать пришел?

Парень склонил голову на бок, так что страшноватый светлый глаз почти полностью оказался под длинной челкой.

— Если честно, я пришел на вас посмотреть.

— И что, понравилось, что увидел?

— Я увидел человека, у которого есть очень много слов для ненависти, но он как-то все же нашел другие слова. Не могу сказать, что мне это нравится, но это достойно уважения. Наверное, я бы на вашем месте послал всех к бесам. Вся ваша предыдущая биография говорит о том, что вы особенно не миндальничали. А тут подняли часы и стали ждать пули, вместо того, чтобы дать залп.

— Не находишь, что это было мое законное право?

— Нахожу. Вы знаете, кто вас подставил?

Услышав последний вопрос, Ингрейна, наконец, сообразила, что говорит с вероятностником. Возможно, даже с Вету — бес их знает, как они выглядели. Во всяком случае, с кем-то из государственных служащих, пришедших дознаться до причины произошедшего. Забавно, она-то, дура, полагала, что за порогом смерти за земные поступки спрашивают только боги. А вот нет, и Седьмое отделение подтянулось. Хорошо, что обывателям этого не рассказывали: вот уж вышел бы скандал.

— Меня никто не подставлял, я пошла туда по доброй воле и в ясном уме, если мое обычное состояние ума можно так назвать. А про то, что будет бунт, заранее знал генерал Вейзер. Откуда — спросите его сами.

— Боюсь вас расстроить, но некромантия существует только в студенческих песенках. Никто не может говорить с мертвыми. А генерал Вейзер мертв.

— Поделом ублюдку. Вряд ли я с ним разминусь надолго, но это очко в мою пользу. Надеюсь, ему было больно.

Парень хмыкнул:

— Да сбудутся все ваши надежды. Кроме Вейзера кто-то знал?

— Еще один мужчина, но я не видела лица, и он почти не говорил.

— Фигуру? Вы бы смогли его опознать на фотографии?

— Нет.

— А по голосу? По манере говорить?

— Я, по-вашему, филером на полставки прирабатывала? Врагов государства внутри государства должно ловить Третье Отделение. Я вроде как должна колошматить их за его пределами.

— Вы всегда такая честная?

— Да.

Парень поднялся и подкинул яблоко. Оно бодро покатилось по снегу к белой завесе. Следа на снегу от него тоже не оставалось.

— Я бы хотел вам помочь, но не могу.

— Не расстраивайтесь, это распространенный случай, — в сердцах бросила Ингихильд.

— Если бы я располагал такой возможностью, я бы в вас влюбился за один ваш неподражаемый сарказм, — безо всякого вызова ответил он.

— Вроде как меня сейчас резали и штопали, так что это я никакими возможностями не располагаю, а вы делайте что хотите.

Маг усмехнулся:

— У меня такие же шансы помочь вам выкарабкаться, как у вас, например, сделать кому-то сложную полостную операцию, а у балерины — провести фортификационные работы. Есть такая вещь, как специализация и от этого никуда не денешься. Универсалов очень мало, и они не подходят для сложных случаев.

— Да я вас вроде ни о чем и не прошу.

— Я заметил, что просьбы — не ваш конек. Но ладно, уговорили. Жизнь я вам спасти не могу — это просто не мой профиль. Вообще. Но загадывайте любое другое желание. Ограничения два: я не воскрешаю мертвых и не убиваю живых без приказа, подписанного прямым начальством. Ну, и никого не лечу, если только речь не идет о снятии похмельного синдрома — это каждый калладец умеет. А так — что хотите. Считайте, вы ехали по Сеали и вам попался джинн в бутылке.

Ингрейна с подозрением поглядела на вероятностника. С одной стороны, приятного впечатления он, прямо сказать, не производил. С другой — говорил разумные вещи. А с третьей — ему даже не требовалось что-то делать, чтобы ее убить, достаточно просто уйти в метель вслед за яблоком. Вряд ли его интересовали ее надежды, мечты и планы на будущее, которого уже почти что не существовало.

— Я хочу иметь детей.

Маг поднял бровь.

— Это все?

— Это больше, чем все.

— Хорошо. Если вы выживете, у вас будут дети, — просто пообещал парень. Таким тоном можно было пообещать заварить чай или пригласить на партию в вист. Но у Ингрейны радостно встрепенулось сердце.

— Мальчик и девочка? — с надеждой спросила она. Ее сейчас даже не беспокоило, что все это ей снится под морфием и, возможно, разноглазый маг — такой же бред ее сознания, как и встреча с прошлым двадцатилетней давности.

— Семь мальчиков и десять девочек, — ни мгновения не колеблясь, ответил маг.

— Как… А, у нас, наверное, не будет общей крови?

Он уже быстро шел к белой стене, за которую закатилось яблоко.

— Вот уж как раз кровь у вас будет общая. И, если вы не справитесь, она еще и прольется в один день. Живите сто лет, Ингрейна Ингихильд.

К палате, где полковник отдыхала после операции, Витольд прорывался чуть ли не с кулаками. Он, конечно, не приходился ей родственником, ну так у нее вообще не имелось родственников, не умирать же ей из-за этого было в гордом одиночестве, но нет, идиотка-дежурная просто не могла понять этой простейшей вещи и взяток тоже не брала. В итоге Витольд обругал конченную дуру самыми грубыми словами — до чего в отношении женщин почти никогда не опускался — и бросился разыскивать Ингрейну по больнице на свой страх и риск. Магда велела ему ждать в холле, но он и так ждал там часов восемь, от такого можно легко умом тронуться.

Фортуна, так некрасиво усмехнувшаяся днем, отчего-то решила сменить гнев на милость, и Витольд почти сразу налетел на хирурга, которому они с капитаном Глиром сдали Ингрейну с рук на руки, как только домчались. Хирург, серый от усталости, медленно шел по коридору. За ним держалась девушка в заляпанном кровью переднике.

На лице мужчины, заметившего Маэрлинга, ни малейшего энтузиазма не отразилось. Он, похоже, был готов свернуть на первом же повороте, лишь бы не отвечать на вопросы. В другой ситуации Витольд бы его понял, но сейчас он не хотел понимать решительно ничего, а потому прибавил шагу, старательно улыбаясь молоденькой сестричке. Сейчас потенциальным союзником могла стать она.