Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

— Почему ты всегда врешь?

— Потому что правды не существует, — честно ответил Койанисс. Той правды, при которой его девочек отправили в Тихий Лес, теперь тоже не существовало. Он, наверное, еще не до конца это осознал, потому что не чувствовал желания смеяться во все горло или кружить жену на руках. — Пойдем в дом? Не плачь…

Маг приобнял жену за плечи и повел, осторожно поддерживая. Солнце уже клонилось к кромке леса, и навстречу им ползла тень дома. Шуршала листва. Элейна поднялась на крыльцо, а Койанисс замешкался, потому что заметил одну маленькую странность.

Сразу после переезда сюда пять лет назад Элейна разбила под окнами небольшой садик. Стоял конец сентября, и тот, конечно, облетел. Только один куст цвел так радостно и пышно, словно это была морозянка. Но это была рэдская «Белинда», зимняя роза. Белая-белая, как снег, почти голубая по краям. Нереально чистое пятно света над уже тронутой осенним тленом землей.

— Красиво, — удивился он. Жена не любила Рэду — в представлении Аэрдис варварскую, опасную, прокалладскую и просто непонятную — и, конечно, выглядело странным, что она посадила рэдский цветок. Может, ему хотела приятно сделать.

— Не подлизывайся, — через плечо бросила Элейна. — Иногда мне кажется, лучше б ты гулял, чем так…

— Чем так что?

— Как будто я кукла в кукольном домике.

Элейна замерла у отрывного календаря, а потом с удивившей мага злостью рванула верхний лист, скомкала в руке и швырнула за порог.

На листке под ним красной краской было аккуратно выписано тринадцатое октября, воскресенье.

Маргери зачем-то поиграла с календарем и полмесяца потерялись.

Эдельберт был пьян — на вкус Эйрани как свинья — и зол как собака, хотя «сукой» почему-то упорно крыл канцлера, а не себя. Злость бесподобного регента она могла отчасти понять — кесаревичей проворонили. Несмотря на бунт снаружи дворцовых стен и заговор внутри них — проворонили настолько бездарно, что смешно делалось даже Эйрани, понимавшей, что как раз для нее ничего смешного здесь нет и вообще все серьезнее некуда. Операция была провалена с треском, чтобы не сказать — с тем особым, подчеркнутым шиком, который отличает только самые бездарные планы. И, конечно, это Рэссэ был виноват. И она — Эйрани — тоже каким-то чудом оказалась виновата. А еще оказались виноваты погода, клинически тупые подельники и сам Создатель. Все — ну буквально все! — было против будущего бесстрашного диктатора, готового хоть сейчас выволочь Каллад к великому сияющему будущему на собственных могучих плечах. Он уже даже белый мундир пошил и парадную лошадь приготовил, а тут — такая незадача, нет наследников — хоть криком кричи. Исчезли. Как в воду канули, сукины дети! А сука, кстати, осталась. Окопалась среди фрейлин в женской половине дворца и сидела там как святая, страдая приступами мигрени. Недолго ей там сидеть, паскуде!

И бутылкой о стену. Воистину, сильный мужской аргумент. Эйрани на всякий случай испуганно вздрогнула и спрятала глаза. Не следовало потенциальному венценосцу знать, что она его не боялась и бояться не думала. Эдельберт был не из тех, кто застрелит любовницу и застрелится сам, обнаружив, что сияющее будущее отменяется. Этот дурак верил бы в свою звезду, даже если бы его уже волокли к помосту с мешком на голове. Конкретно он Эйрани ничем не угрожал. Скорее она считала неправильным уходить из спальни и жизни такого феерического идиота без, минимум, пяти сотен марок. И нет, фамильные бриллианты Эдельберт мог оставить озверевшему простонародью и их менее озверевшим, но куда более жадным до денег закулисным кукловодам. А Эйрани с большим удовольствием взяла бы валютой, желательно — кэлдирской. Брать золотом подозрительно, а ценными бумагами — рискованно.

Концерт продолжался. Эдельберт из стадии праведного гнева перешел к недолгому смирению перед жестокой судьбой и принялся объяснять Эйрани тонкости плана, который она понимала лучше него.

Делов-то было — только короноваться, а как при живых племянниках теперь короноваться?! А объявить их дохлыми — так, глядишь, они тут же объявятся где-нибудь в районе Дэм-Вельды, или в Рэде или даже — чем бесы не шутят? — в Кэлдире! И выйдет некомильфо. Примерно это Эдельберт — в значительно более сильных выражениях — повторял уже часа полтора, не забывая глушить горечь поражения горечью калладской огненной.

Говорят, кесарь Эвальд тоже любил так делать и, значит, уж на что Эдельберт был ублюдок, а все-таки законнорожденный кесарев внук и брат. Имей Эйрани хоть чуток патриотизма, всплакнула бы о несчастной державе, обреченной доставаться придуркам в каждом втором поколении.

О трех годах, отделивших Эдельберта от трона, Эйрани слышала уже столько раз, что могла повторить слово в слово, даже если бы ее разбудили ночью.

В общем страдал Эдельберт как по писаному, словно декламировал роль в заштатном театре, и все происходило бы как обычно, но финал хождений бравого кесаря по мукам внезапно вышел не таким, как всегда.

— Поговори с этой сукой!

Эйрани не сразу сообразила, что Эдельберт имеет в виду Ее Величество вдовствующую кесаревну. Это было слишком безмозгло даже для него.

— Я? — непритворно опешила Эйрани. Всякой глупости полагалось иметь разумные границы.

— Ты! Меня она не послушает!

«А меня — с ее точки зрения шлюху — она, конечно, послушает».

Эйрани едва не рассмеялась при этой мысли.

— Любовь моя, по дворцовому церемониалу меня даже в ее приемную не пустят, не говоря уже о приватной аудиенции, — попыталась мягко воззвать к остаткам разума Эдельберта Эйрани. Куда там. Несостоявшийся кесарь уже видел свое сияющее будущее и путь к нему, лежащий через согласие Стефании выдать детей. Он вообще частенько видел невероятные вещи. Как-никак, пять лет на морфии.

— К бесам церемониал! А если эти куры обшипят тебя на входе, я им самолично у нее на глазах шеи посворачиваю! — бушевал Эдельберт.

«Шипят гусыни, придурок. Куры — квохчут». Впрочем, вряд ли Эдельберт имел хоть какое-то представление о птичьем дворе. Разве что птичницам юбки задирал, и то сомнительно.

— Ты можешь посворачивать им шеи, любовь моя, но кесаревна со мной говорить не станет.

— Жить захочет — поговорит! — безапелляционно заявил Эдельберт. — Через десять минут ты должна быть у этой суки!

Подаренный на двенадцать лет полк явно развил у Эдельберта неверное представление о собственных командных способностях. Умение громко орать и отдавать толковые приказы все же были несколько разными вещами.

Эйрани осталось только проверить обычно не дававший сбоя метод. Она провокационно потянулась и как бы случайно рассыпала волосы по плечам.