Кристин Каст - Обманутая [litres с оптимизированной обложкой]

Прозвенел звонок, зазывая обратно в классы. Я попросила Стиви Рэй сказать нашему учителю испанского, профессору Гарми, что пошла к Неферет, так что опоздаю. Я действительно хотела рассказать ей о своих идеях, пока они еще были свежи. На это не уйдет много времени: просто опишу все в общих чертах и посмотрю, понравится ли ей такое направление моей мысли. Может быть, даже попрошу ее прийти на воскресный Ритуал Полнолуния и побыть там, когда я объявлю о новой процедуре отбора в членство Темных Дочерей и Сыновей. Я думала о том, что разнервничаюсь в присутствии Неферет, когда она будет наблюдать за созданием моего круга. Уверяла себя, что мне нужно избавиться от беспокойства… что для Темных Дочерей лучше, если Неферет выкажет поддержку моим идеям и…

– Но я это видела! – Голос Афродиты доносился из приоткрытой двери кабинета Неферет. Это спутало мои мысли и заставило резко остановиться. Она казалась совершенно расстроенной и, возможно, испуганной.

– Если твое ясновидение такое слабое, тогда, вероятно, пришло время перестать делиться пророчествами с другими. – Голос жрицы был как лед: ужасный, холодный, твердый.

– Но Неферет, вы же спросили! И я сказала вам, что видела.

О чем Афродита говорила? Черт. Могла она побежать к Неферет по поводу того, что увидела Лорена, касающегося моего лица? Я осмотрелась в пустом коридоре. Мне нужно было выбираться, но будь я проклята, если собиралась уйти, когда эта ведьма говорила обо мне, пусть даже казалось, что Неферет не верила ни единому ее слову. Так что вместо того, чтобы уйти (как умница), я быстро и тихо прошла в темный угол рядом с приоткрытой дверью. А потом, лихорадочно размышляя, сняла одну из своих серебряных сережек-колец и кинула в угол. Я часто захожу и выхожу из кабинета Неферет – нет причин, почему я бы не могла искать сережку за ее дверью.

– Знаешь, что я хочу, чтобы ты сделала? – Слова Неферет были настолько наполнены гневом и силой, что у меня поползли мурашки по коже. – Я хочу, чтобы ты научилась не говорить о том, в чем сомневаешься . – Она растянула последнее слово. Говорила ли она о сплетнях обо мне и Лорене?

– Я… я просто хотела, чтобы вы знали. – Афродита начала плакать и давилась словами между всхлипами. – Я д-думала, вы можете что-то сделать, чтобы остановить это.

– Возможно, будет разумнее подумать, что из-за твоих эгоистичных действий в прошлом Никс лишает тебя своей силы. Ты потеряла ее расположение, и вот почему теперь появляются ложные образы.

Я никогда не слышала такой жестокости в голосе Неферет. Это было так на нее не похоже, что испугало меня до чертиков. В тот день, когда меня отметили, я попала в происшествие до того, как добралась в Обитель Ночи. Будучи без сознания, я словно вышла из своего тела и повстречалась с Никс. Богиня сказала, что у нее особые планы на меня, и потом поцеловала в лоб. Когда я проснулась, моя Метка оказалась заполненной. У меня появилась сильная связь с элементами (хотя я осознала это намного позже), а также странное внутреннее чутье, которое иногда заставляло меня говорить и делать определенные вещи. В том числе и когда надо держать рот на замке. Прямо сейчас оно подсказывало мне, что гнев Неферет был несправедлив, даже если это ответ на злобные сплетни Афродиты обо мне.

– Пожалуйста, не говорите так, Неферет! – всхлипывала Афродита. – Пожалуйста, не говорите, что Никс отвергла меня!

– Мне не нужно тебе ничего говорить. Поищи в своей душе. Что она тебе шепчет?

Если бы жрица произнесла эти слова мягко, они могли бы быть всего лишь наставлением мудрого учителя растерявшемуся человеку: типа загляни внутрь себя, чтобы найти проблему и справиться с ней. Но голос Неферет был холодным, насмешливым и жестоким.

– Она… она говорит мне… М-м, что я сделала ошибку, но что богиня не ненавидит меня.

Афродита так плакала, что ее становилось все сложнее понимать.

– Тогда присмотрись повнимательнее.

Всхлипы Афродиты были душераздирающими. Я больше не могла это слышать. Оставив сережку, я прислушалась к своему внутреннему чутью и сбежала оттуда ко всем чертям.

Живот болел весь остаток урока испанского так сильно, что я даже смогла спросить профессора Гарми puedo ir al bano [1] Могу ли я выйти в туалет ( исп .) . А потом столько пролежала в ванной, что Стиви Рэй пошла за мной, чтобы проверить, все ли нормально.

Я знаю, что она с ума сходила, беспокоясь обо мне. Ведь если подлеток начинает казаться больным, чаще всего это означает, что он умирает. И, уверена, вид у меня был ужасный. Я сказала Стиви Рэй, что это месячные и боль в животе добивала меня, пусть и не буквально. Казалось, ее это не убедило.

Я была невероятно счастлива добраться до последнего урока – верховой езды. Эти занятия мне нравились и всегда успокаивали. На этой неделе мне даже разрешили легким галопом ездить на Персефоне, кобыле, которую Ленобия (у нее не было титула профессора, так как она сказала, что имени древней богини-вампирши и так достаточно) назначила для меня на первой неделе занятий. Я отрабатывала смену ног на галопе. Мы с моей милой лошадкой работали, пока обе не вспотели. Потом я дала Персефоне остыть, походив шагом, почистила ее и ушла из конюшни. Пришлось задержаться на полчаса после звонка, что ничуть меня не расстроило. Я пошла в идеально прибранную сбруйную, чтобы оставить там скребки, и удивилась, увидев Ленобию на стуле у двери. Она втирала седельное мыло в уже и так безупречное английское седло.

Преподаватель выглядела потрясающе даже для вампира. У нее были волосы до талии, поразительно густые и такие светлые, почти белые. Глаза глубокого серого цвета, словно штормовое небо. Она была миниатюрной, а держалась как прима балета. Ее татуировка была замысловатой вязью, закручивающейся вокруг лица: внутри сапфирового узора прыгали и вставали на дыбы лошади.

– Эти животные могут помочь нам разобраться с проблемами, – сказала она, не поднимая взгляд от седла.

Я не была уверена, что на это можно ответить. Мне нравилась Ленобия. Ладно, в самом начале занятий она испугала меня своей жесткостью и саркастичностью. Но после того как я узнала ее поближе (и доказала, что понимаю: лошади не просто большие собаки), то действительно научилась ценить ее остроумие и строгость. В действительности после Неферет она была моим самым любимым учителем, но мы с ней не говорили ни о чем другом, кроме лошадей. Так что, колеблясь, я наконец произнесла:

– Персефона успокаивает меня, даже когда сильно волнуюсь. Это нормально?

Тогда она посмотрела на меня, а в ее серых глазах появилась тень встревоженности.

– Вполне нормально. – Она сделала паузу, а потом добавила: – На тебя навалилось много ответственности за короткое время, Зои.