Питер Джеймс - Роковой выбор [litres с оптимизированной обложкой]

Без всякого предупреждения на нее накатила волна головокружения и тошноты. Не в силах сдвинуться с места, она схватилась руками за подоконник, повисла на нем, стараясь сохранить вертикальное положение. Только бы не упасть на пол и не потерять сознание… Она наклонилась вперед, за окно, чтобы не запачкать пол, если вырвет, и закрыла глаза.

Прохладный ночной воздух освежил ее, и тошнота улеглась, но она еще некоторое время постояла у окна, дыша соленым морским воздухом. Головокружение прекратилось, и она окончательно проснулась. Присев на краешек кровати, она взглянула на часы: 3:40. Она посчитала в уме. В Лондоне 11:40. Неудивительно, что сна ни в одном глазу, – почти середина дня.

Интересно, как там Джон?

Сидит в офисе, звонит всем их знакомым, ищет ее? Она так хотела ощутить тепло его рук, услышать его голос. Он говорил, что не имеет отношения к заговору мистера Сароцини и Майлза Ванроу. Она хотела, чтобы он повторил это сейчас. Чтобы он поклялся.

Но она не могла позвонить ему, потому что он с ними заодно. Она вспомнила тот первый ужин в клубе, когда она впервые увидела мистера Сароцини. Даже глупец понял бы, что все это было подстроено. И этот обед в Гилдхолле, где Джон познакомился с мистером Сароцини – или только говорил, что познакомился, – он тоже был подстроен. А она ничего не заподозрила.

А что, если они знают друг друга уже очень давно? Сьюзен подумала о том, как часто Джон приезжал домой поздно или даже уезжал на время по делам. Может быть, в эти дни он принимал участие в их шабаше, или как он там называется?

Опомнившись, она попыталась подойти к вопросу критически. Мог ли Джон и в самом деле уже быть сатанистом, когда они поженились? Тогда почему он никогда не говорил об этом, ни разу не попробовал обратить ее в свою веру? Похоже, все началось с проблем с «Диджитраком». Это было для него последним средством. У него не хватило мужества признаться ей.

Зак Данцигер умер через несколько недель после заключения сделки с мистером Сароцини. Он представлял угрозу для «Диджитрака». Но почему умер Харви Эдисон? Сьюзен не видела связи. Фергюс копал под них и поэтому умер. Она рассказала Джону о том, что́ узнала от Фергюса, а Джон передал все Сароцини, и мистер Сароцини приказал убить его. Как только мистер Сароцини вложил деньги в «Диджитрак», деньги к ним потекли рекой. Джон говорил, что они забирали с конкурсов почти каждый контракт.

Из книги, которую Сьюзен редактировала, а также из той книги, которую она прочла в самолете, и еще из фильмов она знала, что оккультисты, сатанисты, черные маги, или как они там называются, обладают способностью влиять на людей. Они могут управлять ими, причинять боль и физический вред. Могут парализовать человека, ослепить его и даже убить, просто сфокусировав на нем свои мысли. Просто подумав о нем. Это как с куклой вуду, в которую колдун втыкает иголки. То же самое.

Так Джон один из них или он просто предложил им сделку? Ребенок для жертвоприношения в обмен на их деньги и силы для развития его бизнеса. И никаких лишних вопросов.

И у него не хватило мужества признаться.

Она вспомнила о том сне (галлюцинации? реальности?) в клинике. Мужчина из «Бритиш телеком». Люди в масках. Что, если это происходило на самом деле? Что, если это не было ни сном, ни галлюцинацией? Был ли среди этих людей в масках Джон? Она ведь могла не узнать его.

Фергюс сказал, что Эмиль Сароцини дьявол во плоти.

Но сейчас ему должно быть по меньшей мере сто десять лет.

Но если он и вправду дьявол во плоти, то ему может быть столько. Или больше.

Ей в голову пришла еще более дикая мысль. А что, если Арчер Уоррен тоже один из них? Этот их сквош по четвергам – кто докажет, что они на самом деле играли в сквош?

А их остальные друзья? Она никогда не видела ни одного родственника Джона – он сжег все мосты между собой и осколками своей семьи. Что, если все его друзья тоже сатанисты? Он привез ее из Америки, наивную и ничего не подозревающую. Доставил ее своей секте. И вся эта чушь про то, что он не хочет детей, – он просто тянул время, чтобы сохранить ее в неприкосновенности до того момента, когда она должна была сыграть свою роль – роль племенной кобылы.

Господи, Сьюзен, да что ты такое думаешь?

– Сьюзе-е-е-е-енннн.

Она вздрогнула. Плач звучал так близко, будто Кейси была в ее комнате. Малыш заворочался, будто тоже услышал его. «Ты нужна Кейси, – пытался сказать он. – Поспеши».

Она надела халат, тихо открыла дверь, на цыпочках, как в детстве, прошла мимо спальни родителей и спустилась вниз, в кухню. Там она сняла трубку телефона и набрала номер клиники. После четырех гудков записанный на пленку голос сказал ей, что коммутатор не работает до семи часов утра.

Ее тревога усилилась. Она позвонила в справочную и спросила, есть ли в клинике «Кипарисовые сады» ночной телефон на чрезвычайный случай. Диспетчер сказал, что нет.

Снова закружилась голова. Сьюзен посмотрела на настенные часы. Они показывали 3:45. Сверилась с наручными часами: 3:42. Три с четвертью часа до того момента, как кто-нибудь в клинике подойдет к телефону.

Она повесила трубку, и на нее снова накатила тошнота. На этот раз ее точно вырвет. Она едва успела подскочить к раковине, как это произошло. Внутри будто шуровали раскаленной кочергой. Ее снова вырвало. Глаза наполнились слезами. Ей хотелось, чтобы родители проснулись и мать спустилась вниз и приложила ей ладонь ко лбу, как в детстве, когда она болела. Но после трагедии с Кейси родители стали принимать на ночь снотворное и всю ночь проводили в дурмане медикаментозного сна.

Ее снова вырвало. Колени ослабели и подгибались, не выдерживая веса тела. Желудок был опустошен, из Сьюзен выливалась только горькая желчь. Она закашлялась. Ее легкие горели, перед глазами плыло. Сьюзен терпеливо ждала окончания приступа и ослабления боли в животе.

Наконец она смогла выпрямиться, сполоснула рот, а затем раковину. Ей стало лучше, только очень хотелось пить. Она налила стакан ледяной воды из холодильника и выпила его залпом. Затем стала подниматься наверх. Невысокая лестница превратилась в огромную гору. На верхней ступеньке боль согнула ее, и ей пришлось остановиться и подождать, пока приступ не пройдет. Она дошла до спальни и села на кровать.

У нее горел лоб. Температура. С ней творилось что-то ужасное. Она запаниковала. Она ведь так далеко от Майлза Ванроу. Может, он и сатанист и хочет принести ее ребенка в жертву, но он хороший врач. Самый лучший. Он поймет, что с ней не так, и что-нибудь сделает.

Не роды ли у меня начинаются?

Но у нее не было никаких симптомов, свидетельствующих о приближении родов, – по крайней мере, тех, о которых ей рассказывал Ванроу. Никаких схваток – если только схватками не были эти боли. Никакой крови. Никакой закупоривающей слизи.