Йон Линдквист - Химмельстранд. Место первое [Литрес]

Он здесь.

– Прекрати, умоляю, прекрати, – хриплый шепот Изабеллы.

Ага, значит, язык все же не откусила… Жаль, но, как говорится, хорошего понемножку.

Карина уже изготовилась ударить, как углом глаза заметила что-то странное между ней и машиной. Какая-то тень… Занесенный кулак застыл в воздухе.

На траве лежал огромный черный тигр и смотрел на нее. Не образцовый тигр с картинки. Нет – тощий, как скелет, со свалявшейся шерстью. Угол пасти свисает, обнажая желтые гнилые зубы, в углах глаз, налитых кровью, скопился гной. Непостижимо древний, доисторический взгляд вертикальных зрачков. Ворота в вечность.

Это тот тигр .

Карина опустила руку и пронзительно закричала.

– Прекрати, умоляю, прекрати…

Распухший, кровоточащий язык с трудом поворачивается во рту. Изабелла повторяла эту мантру, потому что именно ее и следовало повторять – остановить избиение, не калечить ее роскошное тело. Но в глубине души она вовсе не хочет просить о пощаде. Наоборот. Пусть продолжает.

И это ее удивило. Насколько она себя знала, никаких мазохистских склонностей у нее не было. Многих девушек в ее среде тянуло к распускающим руки грубоватым мачо – но не ее. Скорее, наоборот. Она предпочитала мягких, уступчивых мужчин, которых легко держать под каблуком.

А теперь… Первый, совершенно неожиданный, апперкот в челюсть привел Изабеллу в ярость. Пока силы были более или менее равны, она ничего так не желала, как избить Карину до полусмерти. Но теперь… едва не откушенный язык, хлещущая кровь… что-то изменилось.

Желание победить утекало вместе с кровью. Этот удар ногой в живот… у нее перехватило дыхание, и одновременно пришла никогда ранее не испытанная ясность. Ясность куда сильнее и ярче, чем та, что возникает в мгновения любовного соития кокаина и синапсов нервной системы.

Изабелла внезапно осознала свой путь в мире, представила конец этого пути – но передать в словах суть этого озарения она бы не смогла.

И оно исчезло бы, это озарение, растворилось… уже начало исчезать – но после второго удара ногой вспыхнуло вновь. Она не только осознала происходящее – она стала соучастницей .

Когда Карина прижала ее руки коленями к траве, она, конечно, испугалась, но, как ни странно, какая-то часть ее сознания относилась к тому, что сейчас произойдет, с интересом и даже с одобрением, в то время как инстинкт диктовал распухшему языку единственные возможные слова:

Прекрати, умоляю, прекрати…

Сквозь полуопущенные веки она увидела, как Карина занесла кулак. Но удара не последовало. Вместо удара Карина страшно закричала. Отпустила Изабеллу, выставила перед собой руки, точно защищаясь, и начала отползать в сторону.

Изабелла встала, превозмогая боль в грудной клетке.

Карина, не отрываясь, смотрела расширенными от ужаса глазами на что-то за ее спиной.

Изабелла медленно повернулась.

Это же ты…

В траве, в нескольких метрах от нее, лежал на животе Белый. Лежал и смотрел на нее огромными темными глазами. Она вглядывалась изо всех сил, но никак не могла разглядеть лицо, будто ей дали очки с чужими диоптриями. При любой попытке сфокусировать зрение изображение расплывалось.

У него нет волос. Снежно-белая кожа без малейших признаков возраста – никаких пигментных пятен, ни единой морщинки. Уши и нос едва намечены, похожи на небольшие выбухания с обращенными в череп отверстиями.

А где же рот? Сколько она ни вглядывалась – рта не было. И лицо… это не лицо, скорее маска. Если убрать глаза, на лицо не похоже…

Но глаза…

Говорят – «выразительные глаза». Веселые. Или грустные. Или «невыразительные» – равнодушные. Как это может быть? Глаза – всего лишь два студенистых комка, они ровным счетом ничего не могут выразить без помощи окружающих их мускулов. Угол, под которым поднята бровь, сморщенный нос, малозаметное движение губ, прищуренные или широко раскрытые веки – только эта сложная игра мускулов и создает декорацию, на фоне которой глаза кажутся выразительными. А сами глаза без помощи мимики ровным счетом ничего выразить не могут. Безжизненные стеклянные шары.

А у этого нет ничего, что помогало бы глазам что-то выразить. Неподвижная, с еле заметными припухлостями маска, и два темных бездонных колодца, в которых невозможно различить зрачок и радужную оболочку. Взгляд, не выражающий ничего – ни оценки, ни расчета, ни намерения, ни тем более эмоций. Чистый взгляд – он словно омыл ее избитое тело, она уже не чувствовала боли в языке, исчез привкус крови во рту и глухие удары в голове.

И она поползла к Белому, повторяя шепотом.

– Я здесь. Вот я. Я здесь.

Слышал ли Белый этот шепот? Неизвестно. Он по-прежнему лежал на траве ничком. Лишь слегка приподнял голову и не сводил с Изабеллы глаз. Она подползла почти вплотную, почти лицом к лицу. У нее пересохли глаза, потому что с тех пор как их взгляды встретились, она ни разу не моргнула. И она боялась моргнуть, боялась потерять контакт.

И все же сморгнула.

И как в тот раз на подиуме – время перешло в ультрарапид. Она видела, как медленно, миллиметр за миллиметром, как занавес в театре, опускаются ее веки – и наступила полная темнота. Потребовалось немалое усилие воли, чтобы вновь открыть глаза, поднять свинцовые веки. Сначала крошечная щелочка, пропускающая даже не свет, а скорее предчувствие света… потом невыносимо медленно открываются глаза…

Белый встал. Он совершенно наг, но ему нечего скрывать – у него нет ни сосков, ни половых органов. Нет и ногтей на пальцах. Только белоснежная кожа… эскиз человека, которому предстоит обрасти необходимыми для жизни деталями. А может быть, последняя точка жизни, когда безошибочный и неостановимый ластик смерти стирает все ненужное.

Он отвернулся и пошел прочь.

– Прошу… умоляю… – шепчет Изабелла помертвевшими губами и в ту же секунду осознает, что Карина все еще кричит.

Все еще … Сколько времени прошло? Часы или доли секунды?

Карина раскаивается во многом из своей бурной юности, но есть эпизоды… она отдала бы многое, чтобы навсегда стереть их из памяти. Например, тот день, когда она видела этого тигра.

Лето 1991 года. Ей восемнадцать, она самая молодая в их компании. Люди из преступного или околопреступного мира, люди, прочно и, скорее всего, навсегда подсевшие на наркотики и уверенные, что всё и все вокруг – сплошное дерьмо.

Собирались, пили, кололись, курили, нюхали, глотали «колеса» – что было под рукой. Слушали музыку, главным образом Vit Makt [15] «Белая власть» – нацистская организация. – многие в их кругу симпатизировали этой организации.

У Карины вообще не было никаких симпатий. Случалось, эти парни (а большинство в их компании были парни) пускались в объяснения. Шведские корни, шведская особость, национальные скрепы, древние традиции, гордость за свою нацию – и, как следствие, необходимость силой отстаивать ее от внешних супостатов, окруживших нашу страну враждебным кольцом. Ну что ж, Карина считала – о’кей, почему бы нет. Особенно когда хорошо выпьет или выкурит два-три джойнта. Если бы она пила и курила один за другим джойнты с людьми, проповедующими коммунизм, мировую революцию и свободную миграцию, она тоже считала бы, что они правы – о’кей, почему бы нет. Главное, что ни те ни другие не имели никаких планов на жизнь. Или хотя бы на следующий день.