Йон Линдквист - Химмельстранд. Место первое [Литрес]

Стефан, Карина и Эмиль вернулись в лагерь. Остальные уже собрались около кемпера Изабеллы. Убедившись, что хуже ей не стало, что непосредственной угрозы жизни нет, Изабеллу отнесли в вагончик и положили на кровать.

– Неплохо бы и Петеру вернуться, – сказал Леннарт. – Лучше бы.

Все поняли, что Леннарт имел в виду, – он боялся оставлять Изабеллу наедине с Молли. До того она, не отрывая глаз, смотрела на лежащие на траве четыре фигуры, а когда те поднялись, вдруг вспомнила о матери и заявила, что хочет посидеть с ней и подержать за руку. Отказать невозможно, но на душе кошки скребут. Что-то тут неправильно.

И еще эти четверо. Коммивояжеры. Их старомодные костюмы должны были бы чуть не насквозь пропитаться кровью, а они выглядели так, будто их только сейчас принесли из чистки. Даже на брюках появились стрелки. Раньше они выглядели совершенно одинаково – диффузные, безликие фигуры, а теперь приобрели индивидуальность: у одного уши торчат, у другого вырос длинный прямой нос.

Кровь на траве исчезла. Сделать выводы – большого ума не надо. Леннарт еще раз посмотрел на коммивояжеров – те стояли в непринужденных позах, словно чего-то ждали.

Он потер глаза.

Выводы-то сделать можно, но чего они сто́ят, эти выводы, если непонятно, что они означают? Это как когда Гунилла училась в гимназии и просила его помочь с математикой. Ей не давались уравнения с тремя неизвестными. X, Y, Z. Сам-то Леннарт окончил только среднюю школу, девять классов, и по математике был далеко не из первых. Он попытался объяснить это Гунилле, но, когда она начала настаивать: «Да, но если два икса и один игрек равны зет, то…», он полностью потерял нить. Какая разница, что будет, если такая-то и такая-то буква станет другой буквой, если ты не знаешь, что эти буквы означают ? Один Гупп и два Хуппа равны восьми Плуппам. И что?

Именно такое чувство у него было и сейчас. Есть набор переменных. Если сложить их по-другому, будет другой набор. Это сделать, конечно, можно, но что за радость, если ты не понимаешь систему ?

Все, что они посадили, растет противоестественно быстро, хотя солнца нет. Икс. И при этом, насколько хватает глаз, ничего, кроме травы, не растет. Почему? Игрек. Странные создания, не агрессивные, но… совершенно очевидно, что они питаются кровью. Зет. И так далее. Весь алфавит.

Удивительно, но настроение у Леннарта лучше, чем несколько часов назад, когда они с Улофом сидели и смотрели на бесконечное пустое поле. Пустота – это только одно неизвестное. Всего одно. Икс, Игрек или как там его не назови. А теперь есть кое-что, что надо во что бы то ни стало истолковать.

Рассказ Карины ничего не пояснил, а запутал еще больше. Они якобы находятся на перекрестке. В точке, где встречаются две тропы. А кресты, намалеванные кровью на их вагончиках? Как прикажете объяснить?

Все, что происходит, – полное безумие. Ни с чем подобным он в жизни не сталкивался, за исключением разве что того случая, когда вошел в комнату матери и обнаружил чудовищное искажение перспективы. Страшноватая история. Можно понять Дональда. Вообще-то самое разумное объяснение. Все, что они переживают, – сон. Хорошо бы, только поверить невозможно.

– Ты как? – спросил Улоф. – Видок у тебя – на море и обратно.

– Два раза. Два раза на море и два раза обратно. А ты? У тебя голова не идет кругом от всей этой истории?

Улоф огляделся и почесал в голове.

– Ну да… ясное дело. Но все образуется, я думаю. Так или иначе. Мы же попадали уже в скверные истории, или как? – Улоф коротко хохотнул и тряхнул головой. – Помнишь то лето, когда вырубился ток в грозу? Коровы запаниковали, выбежали за ограду, и мы потом их собирали в темноте. Помнишь? А лило как из ведра… Собрали. Всех до одной.

Леннарт подозрительно посмотрел на Улофа – уж не разыгрывает ли тот его? Нет, смотрит ясно и весело. Значит, и вправду считает сравнение уместным.

Конечно же, он помнил эту ночь. До рассвета они бегали под проливным дождем и искали своих коров. Волокли в коровник, запирали и бежали за следующей. Уже через пару часов нормальная жизнь превратилась черт знает во что. Они промокли до нитки, выглядели, как грешники в аду, еле передвигали ноги, но из последних сил продолжали поиски.

Да, это была тяжелая ночь. Ни тот ни другой не чурались тяжелой работы, но эта работа не укладывалась в привычные рамки, в привычный, редко нарушаемый ритм. Но все равно – как бы тяжело ни было, они знали, что делать . У них была цель . На первый взгляд недостижимая, но, по крайней мере, легко определяемая: найти всех коров и привести в коровник. А здесь? Какая у них цель? Что они должны делать?

Как бы ему ни хотелось разделить оптимизм Улофа, ничего не получалось. Место, где они оказались, было настолько противоестественным, настолько противоречило всем законам и правилам, что Леннарт не мог избавиться от зудящего чувства тоски. Как смотреть на муху, неизвестно как угодившую в оконную раму между двух наглухо закрытых стекол. Ничего нельзя сделать, только ждать, пока она перестанет жужжать. Или разбить стекло. Но никто же не станет разбивать окно из-за мухи.

Леннарт обычно не склонен к рефлексии, но сейчас он настолько погрузился в размышления, что даже не заметил, как Майвор протянула руку и что-то показывает остальным. Что-то при этом сказала, но он не расслышал.

Леннарт подошел поближе. У Майвор на ладони лежали несколько золотых вещиц. Кольца, блестящие шурупчики и какие-то бесформенные комочки.

– Извините, – сказал он смущенно. – Что это?

– Нашла, – Майвор показала на место, где стоял их кемпер, на оставшийся от палатки деревянный настил. – Вон там. Разбросаны как попало. А на колечке, между прочим, дата. Тысяча девятьсот четвертый год. Все посмотрели в сторону, куда показала Майвор, словно хотели найти там разгадку.

– Можно посмотреть, – Стефан протянул руку, и Майвор неохотно передала ему кольцо.

– А это, я думаю, пломбы, – сказала она.

– А почему они тут? – спросил Эмиль. Ему пришлось встать на цыпочки, чтобы увидеть, что там лежит у отца на ладони.

Все вопросительно посмотрели на Стефана – уместно ли при ребенке обсуждать мрачную находку?

– Значит, тут вот что, – после паузы задумчиво сказал Леннарт. – Тут, значит, ясно: кому-то эти штучки принадлежали. Чьи-то они были, эти штучки. Тех, кто уже помер. Но… – он повернулся к Майвор. – А костей не нашли?

Майвор покачала головой. Леннарт нахмурился.

– Даже зубов не было? Только пломбы?

– Нет. Я искала. Только вот это. Гвозди. Или шурупы, кто их знает. Наверное, медицинские. Для переломов или чего-то там…

Леннарт вспомнил череп косули, прибитый к стене старой пивоварни. Прибил его еще прадед Леннарта, и раз уж он висел так долго, решили – пусть висит. Сколько ветров, сколько дождей, град, снег – и ничего ему не сделалось. Или почти ничего. Но над чем время и погода уж точно не властны – над зубами. Зубы у косули выглядели как новенькие.