Лорет Энн Уайт - Утонувшие девушки

Профессор был заметно взволнован.

Ее рука сама взлетела к лицу.

– Мой рот, – проговорила Энджи. – Меня же порезали! Ножом.

– Кто? – негромко спросил Алекс. – Кто тебя порезал?

Энджи прерывисто дышала. На верхней губе выступили бисеринки пота.

– Не знаю, Алекс. Я вообще не знаю, как это понимать. Мне всю жизнь говорили, что я получила травму в аварии.

Профессор заварил свежего чая. Энджи некоторое время сидела, глядя на пляшущие в камине языки пламени. На нее наваливалась страшная усталость, мешавшая разобраться в том, что она только что видела… В том, что когда-то произошло…

– Таких воспоминаний у тебя раньше не было? – спросил профессор, подавая ей чашку.

– Только маленькая девочка. Но она казалась скорее галлюцинацией, чем воспоминанием.

– А женщина, песни?

Энджи покачала головой:

– Польские слова приходили в голову, только когда появлялась девочка в розовом.

– Что-то произошло, Энджи, когда ты была маленькой, в возрасте девочки, которая тебе грезится.

Энджи вскинула глаза на Алекса.

– Думаете, родители солгали об аварии?

– Повторяю, всякий раз, вспоминая прошлое событие, мы создаем воспоминание заново, и иногда в память имплантируется… нечто не соответствующее действительности. В результате возникает искажение… – Он помолчал. – И когнитивный диссонанс.

Энджи вытерла верхнюю губу. Ее руки слегка дрожали.

– Мы в любой момент проведем новый сеанс, если хочешь. Можем попробовать проникнуть глубже и задержаться подольше. Сейчас мне пришлось вывести тебя из транса, ты входила в стрессовое состояние.

Энджи рассеянно пила чай, думая о том, что ей рассказывали об Италии, об аварии. О путанице с датами на фотографиях, о смятении на лице отца, когда она завела разговор о несовпадениях, о странных словах матери в лечебнице…

– Не знаю, – тихо сказала Энджи. – Я привыкла считать, что у меня было абсолютно нормальное детство. А почему все это началось именно сейчас?

– Возможно, толчком послужило посттравматическое расстройство из-за трагедии с Хашем и Тиффани. Или же напряжение копилось не один год, в отделе-то борьбы с сексуальными преступлениями, и достигло критического уровня.

Энджи вспомнились слова Грабловски о формировании программы извращенного сексуального поведения и сексуальных отклонений. Может, в ее собственном прошлом, задолго до начала пубертатного периода, было нечто, что может объяснить ее проблемы с сексом и контролем, ее сопротивление – или боязнь? – любви, эмоциональные стены, которыми Энджи окружила себя за годы работы в полиции.

Может, это объяснит странную отчужденность между ней и родителями – даже к Хашу она относилась с большей теплотой и доверием, чем к родному отцу.

– Мне нужно еще раз поговорить с папой, – тихо сказала она.

Алекс кивнул.

– Я тебе еще кое-что скажу. С той девочкой в прошлом случилось что-то плохое, то, что ты блокировала в своем подсознании, и теперь всю свою сознательную жизнь ты пытаешься исправить то, что тогда произошло. Спасти ее. Добиться справедливости. Поэтому ты и пошла в полицию. – Он помолчал. – И выбрала работу в отделе по борьбе с сексуальными преступлениями.

По спине Энджи пробежала дрожь: ей вспомнилось, как она убеждала Мерри Уинстон, что ей не все равно. Что она не может спокойно знать, что девятилетняя девочка вынуждена спать с ножом под подушкой, или безразлично смотреть на ту малышку с куклой на заправке, или не попытаться спасти Тиффи Беннет, которую насиловал родной отец. Тогда, в баре с репортершей, Энджи просто не могла остановить свою тихую, но страстную речь. И теперь она поняла, что Алекс Страусс, скорее всего, прав.

Всем, что она делала как офицер полиции, она пыталась спасти маленькую девочку в розовом с длинными рыжими волосами.

Со смертью Хаша она потеряла настоящего друга, почти отца. Со смертью Тиффи она вновь не смогла спасти маленькую девочку в розовом. И теперь девочка не хочет больше прятаться. Она требует для себя места в мире.

– Да что же это такое, вы за мной следили, что ли? Я не обязан с вами говорить, мне вам нечего сказать. Адвокаты моего отца…

– А мы считаем, что вы нам многое можете сказать, Джейден, – сказал Мэддокс, вслед за Хольгерсеном нагнав Нортона-Уэллса.

– Это преследование! – Зрачки юноши расширились, когда Мэддокс с Хольгерсеном взяли его в кольцо и медленно двинулись навстречу, заставив попятиться к стене.

Он бросал отчаянные взгляды на студентов, выходивших из здания, словно ожидая некоего спасательного круга.

– Джейден! – окликнул его один из парней, направляясь к Нортону-Уэллсу и детективам.

– Я… мне надо идти, – начал Нортон-Уэллс.

Но Хольгерсен преградил ему путь, заслонив от приближающегося студента.

– Вы не приехали в управление сделать заявление об угоне машины, – сказал он, глядя на Джейдена сверху вниз. – Вы сказались больным, но сейчас вам, по-моему, лучше. Что скажешь, Мэддокс?

– Он не приехал, потому что «Лексус» никто не крал, да, Джейден? – спросил Мэддокс.

– Джей! – повторил студент, подходя. – Все в порядке?

– Хотите, чтобы ваши коллеги по будущей профессии увидели, как вас арестовывают, Джейден? – осведомился Мэддокс.

Побледневшего Нортона-Уэллса прошиб пот. Ага, начало стресса: надпочечники погнали кортизол в кровь.

– За что?

– За изнасилование, убийство и нанесение увечий Грейси Драммонд.

Глаза Джейдена расширились.

– Проходи! – крикнул он подошедшему товарищу. – Со мной все в порядке, я вас позже нагоню.

Тот колебался.

– Иди, все нормально!

Помедлив, студент ушел. Нортон-Уэллс сглотнул явно пересохшим ртом. Нешуточный стресс. Очень хорошо, подумал Мэддокс.

– Мы знаем, что вас не было в «Оберж». Вам известно, что такое система скрытого видеонаблюдения, мистер будущий юрист?

– У них нет…

Хольгерсен засмеялся:

– Мэддокс, ты слышал? Он думает, у них нет скрытых камер!

– Простак!

– Камеры сейчас везде – и в ресторанах, и на парковках рядом с ресторанами. Всегда можно посмотреть, в какой день и какие люди на какой машине ездили. Или не ездили. И на новом мосту есть камеры – «Лексус» проехал через мост перед самым похищением Грейси и в обратную сторону сразу после похищения. – Хольгерсен сунул фотографию в лицо Нортону-Уэллсу: – Твой «Лексус», студент. Который никто не угонял с парковки.

Нортон-Уэллс отшатнулся, налетев на стену. Колени у него слегка подогнулись, лицо побелело, дыхание стало коротким и частым.

– Это… Вы это имели в виду, сказав… что автомобиль использовали для совершения преступления?

Хольгерсен хмыкнул:

– В этот «Лексус» погрузили тело Грейси. Попался, студент. – Он приподнял медальон, висевший на шее Нортона-Уэллса: – Ах, как мило… Святой Христофор. Совсем как у Грейси, да, Мэддокс?