Кэт Ховард - Розы и тлен [litres]

Вернувшись домой, я увидела, что Ариэль перевернула вверх дном всю гостиную. Мебель была сдвинута к стене, стулья, столы и кресла хаотично навалены друг на друга и вся эта шаткая конструкция грозила вот-вот рухнуть. К полу скотчем были приклеены карточки с пометками.

– Что тут происходит? – спросила я.

– Я в процессе создания своего нового проекта, – ответила она.

– Того, который не о Жанне д’Арк?

Она кивнула.

– Я пытаюсь понять, до какой степени могу показать всю сказочность этого места, пока не перейду границу настолько, что у меня отнимут голос. К тому же, у меня главный герой может говорить только правду ближе ко второму акту, а это и облегчает задачу, и в то же время затрудняет ее.

– Местоимения, – сказала я.

– Что? – она аж присела.

– В галерее на вернисаже Эвана у нас с Томасом состоялся разговор о дани и фейри. Он посоветовал использовать местоимения. Благодаря этой подсказке, я всего один раз запнулась.

– Получается, все дело в том, как вы говорите о чем-то, а не то, что вы говорите?

– Думаю, да, – сказала я. – Пока удается вразумительно излагать свои мысли, говоря обо всем иносказательно, это заклятье – или что там еще не дает нам разболтать всему миру обо всех этих магических штучках – не срабатывает.

– Это, пожалуй, может пригодиться. – Она схватила стопку карточек и принялась делать заметки. – Я имею в виду, если на репетициях выяснится, что кто-то из актеров будет запинаться, произнося свой текст, я всегда смогу переписать его. Спасибо за дельный совет.

– Смотрю, работа у тебя кипит вовсю. – Оглядевшись, я уже могла сложить отдельные кусочки в общую картину – обрывки песен, танцевальные номера, мизансцены, диалоги, карточки, лежащие стопками… Судя по всему, общий замысел спектакля уже созрел в голове Ариэль.

– А то! – Она вытянула ногу и пнула ножку опасно наклонившегося стола, готового сверзиться с диванчика, на который его водрузили. – Это чтоб не сглазить. Большинство песен уже написаны. А сейчас я в основном работаю над сценарием и постановкой.

Знаешь, а я ведь беспокоилась, что ничего не получится. Что может сработать магическое заклинание, типа, «не смейте болтать о закрытом клубе фейри», и я буду стоять на сцене и раскрывать рот под музыку, как рыба, не в силах издать ни звука. Но пока все идет нормально.

К тому же, я решила покопаться в текстах разных сказок. Где их можно раздобыть?

– Какие именно сказки тебе нужны – вроде «Красавицы и Чудовища»? – спросила я.

– Ну, да. Самые обычные сказки, не связанные с нашей проблемой.

Я уселась рядом с ней на пол и заметила карточку, на которой было написано: « Он ее любит? ». Ответ зависит от того, кто этот самый «он», подумала я.

– Я могу одолжить тебе несколько книг. Ты хочешь добавить что-то из них к сюжету?

– Не совсем. Но мне не дает покоя одна мысль – ведь я написала свой мюзикл, потому что страшно разозлилась, что из-за них не могла говорить, и у меня все получилось. И ведь никто на Бродвее не поверит, что эта история – чистая правда, но для меня это даже не имеет значения. Главное, что мне удалось ее рассказать. – Она запустила пальцы в волосы и шумно выдохнула. – Теперь по поводу того, что ты мне сказала насчет местоимений. Это навело меня на вопрос: а может, большая часть историй, которые мы относим к области сказок, на самом деле правда? Ну, не правдивая правда, как она есть, а способ рассказать о чем-то иносказательно, не называя вещи своими именами? Что если они написаны людьми, которые хотели рассказать о чем-то необычном ?

– Я бы не удивилась, если бы большинство сказок такими и оказались, – сказала я. – Было бы более странно, если бы никто ни разу не попытался рассказать о своем опыте общения с фейри, и наверняка многие решились на это, просто мы, читатели, этого не поняли.

– Я тоже так думаю, – сказала Ариэль. – Вот представь себе – я могу отправить этот проект одному из продюсеров, который отплясывал тут с фейри на новогоднем балу, но даже он не признает, что эта история чистая правда. А вот если ты придешь на спектакль, то все сразу поймешь. Поэтому я и хочу почитать сказки, и попытаться разгадать их тайный смысл. Так сказать, для полноты картины.

Я слышала стук в переднюю дверь, но не обращала на него внимания, пока Марин не прислала мне сообщение: Спустись вниз. Сейчас. Сюрприз от мамаши.

Марин сидела на крыльце, обхватив руками колени. Рядом стояла коричневая картонная коробка.

– Это нам подарочек. От дорогой мамочки. Не хочу вносить это в дом.

– Думаешь, там отрубленная голова? – спросила я. И действительно, по странному совпадению, коробка по размеру идеально подходила для того, чтобы вместить этот непременный атрибут фильмов ужасов.

– Ты знаешь, что даже это может более приятной альтернативой тому, что она нам прислала, – сказала Марин. Лицо ее позеленело, и она выглядела так, словно ее вот-вот стошнит.

– Мы можем это просто выбросить.

– Я руками и ногами за это, – Марин оттолкнула коробку подальше от себя. – С чего это ее вдруг разобрало?

– Ты же знаешь, чем бы это ни было, оно расстроит нас, выбьет из колеи, а ведь прошло уже много времени с последнего раза, когда она совала свой нос в нашу жизнь. Потому что, несмотря на то, что ее рядом нет, она наверняка сейчас упивается злорадством, представляя, как мы теряемся в догадках, и не сомневается, что мы непременно откроем коробку и испытаем ужас и отвращение, чего она от нас и добивается. – Я слышала, что говорю все быстрее и громче, как впавший в истерику ребенок, и заставила себя сделать несколько медленных вздохов, чтобы успокоиться. Я напомнила себе, что я больше не маленькая беспомощная девочка, что матери здесь нет и что я способна поступать по собственному усмотрению, так что она не может заставить меня делать что-то против моей воли.

Марин встала, подняла коробку и принялась отдирать клапан.

– Что ты делаешь? Мы же решили отнести ее на помойку, – сказала я.

Но Марин продолжала разматывать скотч.

– Мы так и сделаем. Но я не смогу расслабиться, пока не узнаю, что же там внутри, и не хочу рыться в помойке в три часа ночи, чтобы посмотреть и уснуть спокойно.

– Ладно. – Я стояла за ее спиной, наблюдая, как она вынимает и разворачивает пакет, высвобождая то, что было внутри.

Фотография. Я, почти наголо остриженная, с чуть синеющими на черепе отрастающими волосами, похожими на зловещую тень, а рядом Марин в балетной пачке. Потом я вспомнила, что это был за танцевальный вечер.

– Боже, как же я ненавижу тот день, – выдохнула я в унисон с Марин, которая сказала:

– Это было одно из худших выступлений в моей жизни.

Нам сразу стало понятно, почему она прислала нам именно эту фотографию. Этот кадр, полный страдания, – хотя со стороны он мог кому-то показаться милой семейной сценкой, – был выбран намеренно, чтобы заставить нас почувствовать себя ничтожными, подавленными, недостойными находиться в том месте, где мы сейчас жили.