Станислава Бер - Струна из колючей проволоки

– И хоронить талант нехорошо, – продолжала Лиза и, наконец, повернулась.

Тусклый свет от аварийного освещения не давал погрузиться в полную темноту. В полумраке спальни её кошачьи глаза казались огромными светящимися магнитами – притягивали. Женщина встряхнула головой, сбросила наваждение.

– Какой талант? О чём ты?

Девочка протянула руку и прикоснулась к её груди. Элеонора почувствовала мощный удар сердца, как будто запустили заглохший на морозе двигатель. Лиза погладила её по голове, доставляя приятные ощущения как от массажной щётки, которая причёсывает мозг. Двумя руками взяла её за пальцы. Старший воспитатель не поверила своим глазам – подушечки пальцев охватило покалывание, они засветились и вспыхнули. Через секунду свечение погасло.

– Музыка – это прекрасно. Её услышат миллионы.

Элеонора перестала дышать. Необычайная сила, радость, предчувствие чего-то хорошего будоражили её. Эта волна поднималась от пяток до макушки и опускалась вновь. Хотелось побежать в кабинет и достать скрипку из шкафа.

– Сейчас нам нужно идти в лазарет, – как будто услышала её мысли Лиза.

В больничной палате стояли четыре железных кровати вдоль стен – две с одной стороны и две с другой. Когда-то белые стены превратились в потрескавшуюся серость с ржавыми потеками у потолка – крыша протекает. От линолеума, покрывавшего скрипучие старые доски, пахло хлоркой. Вероника Борисова лежала на одной из кроватей. Она уже пошла на поправку, беспокоила только головная боль. Лиза подошла к ней, погладила по макушке. Боль прошла.

– Препараты нужны больным. Здоровым не нужно травить себя химией, – сказала девочка и провела рукой по покалеченным венам Вероники. Больше Шило никогда не кололась, не курила, не глотала, не нюхала и не пила. Не могла. После отсидки вернулась к родителям, закончила художественное училище, выставлялась в Центральном доме художника. В её работах часто встречались образы кудрявой девочки с волосами цвета зрелой ржавчины.

Подружки Крис и Света и в больничной палате остались неразлучными. Света быстро пришла в себя и ухаживала за Кристиной. Состояние её стабилизировалось. Надо бы перевести пациентку в областной центр для реабилитации, но мест там не хватало, обходились пока своими силами. Вердикт вынесли неутешительный – есть вероятность, что девушка получит инвалидность и не сможет ходить. Лиза Чуйкина взглядом попросила Свету отойти от подруги, села рядом, скинула одеяло.

Кудрявая провела рукой по ногам. Крис застонала. Элеонора Грин смотрела на происходящее, как завороженная, глаз не могла отвести. Девчонки в палате тоже притихли. Лиза продолжала гладить ноги, из-под ладони вылетали искры. Обеих девушек трясло. Наконец, девочка-чудесница откинулась назад, закрыв глаза. Крис, наоборот, села в постели, скинула ноги на пол, сама не веря в свои силы, встала и пошла. Как будто не было ни переломов, ни разрывов, ни дикой боли. Света захлопала в ладоши. Аллилуйя! Девчонки-подружки, когда освободились, вышли замуж за хороших ребят, пусть не таких смелых и романтичных, но порядочных и работящих. Одна связала свою жизнь с литературой, другая – с программированием. Их дружба продолжалась до глубокой старости.

– Воды! Дайте скорее воды, – первая опомнилась старший воспитатель, обратив внимание на неподвижную фигуру кудрявой.

Лизу растормошили, дали попить.

– Вода питает энергию. Но это ещё не всё, – сказала Чуйкина и посмотрела на Нину Огнёву.

Избитая охранником Нина, в синяках и ссадинах, лежала на кровати, не понимая, что происходит в палате. Наступила её очередь.

– Не подходи! Не трогайте меня, – забилась в истерике Огнёва.

Лиза мягко прикоснулась и избавила девушку сначала от ушибов, потом от страха – липкого, животного чувства, не отпускавшего Нину ни днём, ни ночью. Впервые с той самой вечеринки девушка улыбнулась. Больничная палата показалась ей комнатой, залитой солнечным светом, а соседки – живыми ангелами. Она подходила к ним, пожимала руку, говорила хорошие слова – Нину переполняла радость, как будто тяжёлые кандалы упали с её щиколоток и запястий.

– Счастье не длится долго, – прокомментировала Лиза слабым голосом, сидя на стуле. – Скоро она придёт в норму.

– А с тобой всё в порядке? – заволновалась Элеонора. Кудрявая выглядела как застиранное кухонное полотенце, серое и потрёпанное.

– Если не спешить, можно опоздать.

– Куда?

– Завтра – понедельник. Женская колония пополнится воспитанницами. А мне нужно отдохнуть.

– Тебе нужно к врачу!

– Сон лечит лучше докторов.

До отряда Грин практически несла Лизу. Девочка ослабела и шла, повиснув на руке старшего воспитателя. В спальне она уложила чудесницу на кровать, накрыла одеялом, кудрявая прикрыла глаза. Пусть поспит. Вернулась в кабинет, достала из шкафа скрипку. Подбородок лёг на инструмент как влитой, как будто сросся с ним навечно. Смазала смычок канифолью и заиграла. Такую гибкость в пальцах Элеонора испытывала только в детстве, в музыкальной школе. Со временем они огрубели и двигались с трудом, с напрягом. Сейчас же пальцы летали по струнам сами собой, извлекая из скрипки божественную мелодию. Звонок по внутреннему прервал их полёт.

– Грин. Слушаю.

– В тринадцатом отряде опять ЧП.

"Да что же это такое? Сколько можно. Что на этот раз? Ну, я им задам!"

Элеонора выбежала из здания администрации, а у самой поджилки тряслись. Только бы не с кудрявой беда. Только не ней!

Лиза Чуйкина лежала на полу. Рыжеватые кудряшки рассыпались вокруг головы, образуя нимб. Рот приоткрылся, из уголка губ стекала чёрная густая струйка. Кошачьи глаза уставились в потолок. Руки беспомощно вскинуты – сдаюсь! Элеонора потрогала шею. Пульса нет. Медик пытался сделать реанимацию. Всё тщетно.

Только потом она заметила распростёртое тучное тело Лены Беловой. Брынза лежала рядом, икала и моргала. Подручные ошарашено смотрели на предводительницу. Грин подошла к Дыбе, схватила её за грудки, встряхнула.

– Что у вас случилось?

– Она, она…, – твердила бестолковая дылда, указывая на Лизу.

– Япономать с катушек слетела. Чесслово! – затараторила Юла. – Подошла к Брынзе. Сажа, грит, у тебя на сердце. Я щас его чистить буду. Нельзя тебя такой в большой мир отпускать, горя много ты принесёшь. И всё это в рифму, в своей дурацкой манере. Ага.

– Дальше что?

– Брынза ка-а-ак загорится огнём. Вся! И давай её, значит, трясти. А потом раз, и обе упали.

– Не зря торопилась, – уже для себя сказала Элеонора и вышла из отряда.

Весна пришла резко. Ещё вчера стоял смертельный холод, а сегодня вдруг выглянуло солнце, и птицы прилетели. Лизу Чуйкину хоронили на местном кладбище. Мать отказалась забирать тело дочери, не простила. Лысые ветки деревьев ажурно окаймляли синее небо.