Борис Конофальский - Инквизитор

— Доброго вам утра, экслеленц!

— И тебе, — отвечал солдат.

— Ночью все сделал чисто, — не без гордости отчитывался Сыч. — Комар носа не подточит. Все ценное вывезли, только в конюшне осталось чутка, так дело уже к утру шло, не успевали. Постояльцы все целые, кони тоже, никто даже не угорел.

— Забыл, как тебя звать, Сыч?

— Матушка звала Фридрихом, да то когда было. Меня давно так не кличут, все Сыч да Сыч, я уж и привык.

— Ты молодец, Фридрих, а ты мылся, как я тебя просил?

— На Святом Писании могу побожиться, — клялся он и смотрел на Волкова честными глазами. — Вы сказали, экселенц — я помылся.

Волков поглядел на него и не очень-то в это верил.

— Управляющий расплатился с тобой?

— Да, экселенц, деньгу уже получил.

— А где он сам?

— Так с мужиками поехал лес смотреть. У трактира оказался каменный фундамент. Немного леса хорошего и трактир будет лучше старого.

— Ну, что ж, Сыч, хорошо, — произнес Волков и обратился у Егану: — Крикни на кухню, пусть завтрак несут.

Он еще ел, когда сержант привел девочку. Девочка встала рядом с ним, чинно поклонилась и произнесла:

— Доброго дня вам, господин, да благословенны будьте.

— Здравствуй, здравствуй, наверное, знаешь, зачем я тебя позвал, — сказал солдат и протянул ей чашку молока.

Девочка опять поклонилась, беря чашку, и ответила:

— Знаю, господин. Хотите, что б я в шар поглядела.

— А, может, знаешь, что я хочу узнать.

— Знаю, господин. Хотите знать, где ведьма, — сказав это, она быстро выпила молоко и поставила чашку на край стола.

Стояла, смотрела на него своими косыми глазками. Не боялась, не волновалась, она и вправду все знала, она и вправду была умной.

— Ты грамотная? — спросил солдат.

— Нет, господин.

— А откуда ж все псалмы знаешь?

— На все службы хожу, за отцом настоятелем повторяю. Министрант читает — я запоминаю.

— Ну, хорошо, пошли в мою башню.

— Только давайте вдвоем пойдем.

— Почему?

— Не хочу заголяться перед другими мужиками, глазеют они.

— А я, по-твоему, не глазею?

— Нет, вы не такой, как они.

Они поднялись в башню, но солдат не отставал.

— А в чем же я не такой?

— Вам все равно, а холоп ваш таращится, а монах украдкой глядит, словно ворует. Вроде не смотрит, не смотрит, да и зыркнет.

— Ясно. А что ты в шаре видишь?

— Так я ж вам сказала, все, что вас касаемо — вам говорю, а что не касаемо — шар говорить не велит.

— Не велит? — удивился солдат. — Как это он тебе не велит?

Агнес опять уставилась на него. Молчала с укором и ответила, как отрезала:

— А вот так. Не велит и все. Не знаю, как.

У двери Волков остановился, кривился от боли.

— Что, нога болит? — спросила девочка.

— Заходи, не стой, — солдат чуть толкнул ее в спину.

Едва переступив погод, девочка сразу скинул платье, залезла на кровать, уселась так, чтобы грязными ногами не пачкать перину и сказала:

— Я сейчас в шар погляжу, а потом вас полечу.

Солдат, тяжело хромая, достал из ларца шар и протянул ей его. Девочка схватила шар так, как голодный схватил бы кусок хлеба и сразу, словно в омут, кинулась в него смотреть. И тут же заулыбалась. Смотрела она долго. Долго и неотрывно. Только дышала часто, словно бежала куда-то, а потом ее начало вдруг потрясывать, передергивать, словно судорогами или как от озноба, но она продолжала улыбаться, но как-то уже вымученно, а трясло ее все сильнее. Солдат не выдержал и выхватил шар из ее рук, а Агнес повалилась на бок на кровать, зажмурилась крепко и закрыла лицо руками. И лежала так, а потом с трудом села, затем слезла с кровати на пол, присела и помочилась, не разжимая глаз. Волков ошарашенно глядел на нее и, видя, что она так и осталась сидеть, спросил:

— Эй, ты в своем уме то?

— В своем, в своем, — холодно заметила Агнес, встала, покачиваясь, подошла, подняла платье, медленно надела его и снова зажмурила глаза. Стояла, терла их.

— Что с тобой? — спросил солдат.

— Ничего, — медленно ответила девочка. — Просто глаза ломит, аж темнеет в них.

— Ведьму видела?

— Ведьму видела.

— Где она?

— В лесу прячется, вам ее бояться нечего, она вас больше боится. Уходить отсюда хочет.

— Точно?

— Точно. Днем и ночью коршуна-ворона ждет. Говорит, что он силы большой. Она боится, что ее господин с коршуном-вороном не совладает.

— А что за господин у нее?

— Не знаю, но его она тоже боится. Она хочет в своей дом зайти, там у нее есть вещица нужная, а потом уйдет отсюда.

— А висельника она сняла?

— Она, она. С ней сынок ее. Мертвый, но с ней.

— Да как она снять-то его смогла, — не верил солдат. — Может, кто помогал ей?

— Хватит уже спрашивать, устала я, — отвечала девочка. — Полежать мне надо, глаза ломит.

— А пол вытереть не желаешь? А то после тебя как на конюшне.

— Потом вытру, потом, — обещала Агнес.

— А ногу мне обещала полечить?

— Сказала же, потом! — раздраженно взвизгнула девочка.

— Иди спать в людскую, — произнес солдат и вытолкнул девочку за дверь.

В донжоне он собрал людей:

— Сержант, седлай коней, запрягай телегу, четырех людей с собой берем, Сыч и монах тоже едут с нами.

— Куда едем, экселенц? — спросил Сыч.

— В берлогу к ведьме, ты Сыч, пару ведер жира из бочек возьми.

— Хибару ее жечь будем? — догадался Сыч.

— Будем, а там вода кругом, все сырое просто так гореть не будет.

— А я еду? — спросил Еган.

— Поломойку найди, пусть уберется в моих покоях, одежду к прачке снеси. Мне лучшее платье скоро понадобится. И к сапожнику сходи, скажи, что сапоги мне новые нужны. Да из лучшей кожи. Самые дорогие.

— Ни как праздник, какой намечается?

— Намечается, — коротко ответил солдат.

Сколько они не искали, сколько не ворошили убогий скарб ведьмы, ничего ценного найти не могли, Сыч с одним стражником в подпол лазил — все бестолку. Только травы сушеные, коренья уродливые, всякий мусор, да гнилое тряпье.

— Ну не знаю где еще искать, — говорил Сыч, было видно, что он устал, — в подполе пусто, кости только. Если только копать начать. Знать бы, что искать хотя бы.

— Если бы знать, — задумчиво отвечал солдат, поднимая на палке гнилую тряпку, — ладно, Сыч, пали хибару, палить то ты вроде мастер.

— Добро, экселенц, сейчас сделаю.

Но все вокруг было сырым настолько, что даже облитый мерзким жиром хлам плохо горел. Хибара ведьмы сильно дымила и разгоралась с трудом. Но все-таки пламя победило. Когда весь дом был охвачен огнем, солдат сказал:

— Ладно, поехали домой.

Добравшись до Рютте, солдат заехал на пепелище, где нашел управляющего и, с ним одного городского.

— А это кто? — спросил он.

— Нотариус, — хитро улыбался Крутец, — я пригласил его, что бы он удостоверил пожар, и что больше никакой собственности у Хирша здесь нет.