Борис Конофальский - Инквизитор

— Ха-ха-ха! — смеялся барон. — Хорошо, что добежал. Яро, поверьте мне, здесь давно нет медведей. Конечно, я поеду, посмотрю, если нужно, но медведей здесь нет лет тридцать. Я сейчас позову егеря и займусь этим делать. Еган! — заорал он. — Клауса ко мне!

Солдат вышел во двор замка и увидел сержанта. Тот правил сбрую у коня. Волков подошел к нему и сказал:

— Теперь я ваш коннетабль.

— Ну, ясно, — хмуро буркнул сержант.

— «Ну, ясно, господин коннетабль», — поправил его Волков, пристально глядя ему в глаза.

— Ну, ясно, господин коннетабль, — повторил сержант.

— И никак иначе. А теперь пойми простую вещь: барон назначил меня коннетаблем, чтобы я навел здесь порядок. Чем быстрее я это сделаю — тем быстрее отсюда уеду. Это же в твоих интересах?

— В моих, — согласился сержант.

— И еще одно. Я тебе не доверяю. Если я узнаю, что ты причастен к убийству коннетабля — я тебя повешу. Если я узнаю, что ты причастен к исчезновению людей…

— Видит Бог, я не причастен.

— Не перебивай… Если я узнаю, что ты причастен к исчезновению людей — я тебя повешу. А если попытаешься мне вредить или даже мешать — я тебя убью, понял?

— Понял.

— «Понял, господин коннетабль».

— Понял, господин коннетабль.

— До вечерней зари собери мне всех людей, хочу посмотреть на них. И пусть придут с оружием.

— И заставы снимать?

— Снять. Нечего им там сидеть, они здесь понадобятся.

— Понял…

Солдат уперся в грудь сержанта указательным пальцем, всем видом показывая, что ждет от него продолжения фразы.

— …господин коннетабль, — послушно добавил сержант.

— Вот и прекрасно, брат-солдат. Давай постараемся и сделаем так, что бы я побыстрее отсюда уехал.

Он повернулся и пошел к своей лошади, стараясь не хромать. На выезде из замка он остановился, когда увидел Егана. Тот подбежал к нему, был радостен.

— Где ты был? — спросил солдат слугу.

— Удача, господин, — радостно сообщил тот. — Я кума встретил.

— Действительно большая удача, — заметил Волков.

— Да нет, я не про то. Удача в том, что телегу он продает. Дешево, отличная телега, очень крепкая. И хочет за нее всего за двадцать пять крейцеров. А стоит она сорок, не меньше. Берем телегу, грузим вещи и… фить, — он махнул рукой в сторону восточной дороги.

— «Фить» не получится, — сухо сказал солдат.

— А чего? — спросил слуга.

— Барон уговорил меня стать коннетаблем на время, пока не наведу здесь порядок.

— И Слава Богу, — слуга осенил себя Святым Знамением.

— Чего вдруг? Чему радуешься?

— Да я за детей волнуюсь, как их тут оставлять, когда медведи на людей по ночам кидаются, да когда люди пропадают.

— За медведя не волнуйся, барон с егерем сегодня проедутся вдоль дороги. Найдут — зарежут.

— И то правильно. Поделом подлецу. Не будет на честных людей из кустов по ночам сигать. А мы что будем делать?

— Нам придется объехать все деревни, хутора и выяснить, когда, где и сколько пропало людей.

— Так для этого нам только в церкву надо заехать да у попа спросить, поп же все знает.

— Думаешь, он знает?

— А чего же ему не знать-то? Ему ж поминалку приносят, а он себе их в книгу записывает, скрипит себе пером.

— Ну, поехали, узнаем у него, заодно познакомимся.

— Ну, поехали, вон она церква, — Еган вздохнул, — только вот телегу дешевую жалко упускать.

— Так не упускай. Солдат достал из кошеля деньги, — покупай телегу.

Это был не совсем обычный поп. Он и вовсе не походил на священника. Он был тщедушен, улыбчив, близорук. Сутана его была застирана, а на ногах у него были простые, крестьянские башмаки из дерева, да самые простые нитяные носки. Крест, что висел у него на груди, был медным, как и цепь.

Солдат даже не мог вспомнить, когда он видел на груди у святых отцов что-нибудь дешевле серебра.

— Добрый день, добрый день, сын мой, — заулыбался поп, подходя к Волкову почти вплотную заглядывая в лицо.

— И вам доброго дня, святой отец, — Волков осенил себя святым знамением.

Поп щурясь, разглядывал его лицо, улыбался:

— Рад, что вы зашли. Ждал вас.

— А вы меня знаете? — удивился солдат.

— Да кто ж вас не знает? Вы тот рыцарь, что победил дезертиров. Видел вас на похоронах коннетабля, а еще раз, когда вы проезжали в замок со своим человеком.

«Слепой, слепой, а все видит, — подумал солдат».

Как будто услышав мысли солдата, поп продолжал:

— Вижу то я не очень хорошо, но вас я не спутаю ни с кем из местных.

— Меня зовут Яро Фольков.

— Яро — это, наверное, Ярослав?

— Да, но никто до вас выговорить это правильно не мог.

— Вы из Чилезии?

— Нет, я почти местный. Мой отец был с востока.

— А меня зовут отец Валентин. Как вам мой приход?

Волков огляделся:

— Очень чисто. На улице грязь, а у вас чистота, даже неудобно в грязных сапогах сюда заходить.

— Это дом божий, и он открыт всякому, и в грязных сапогах, и босому, и больному в струпьях.

— Во истину.

— Вы пришли ко мне по делу? Может, причаститься, может, покаяться?

— Покаяться? — солдат пожал плечами. — Да мне особо не в чем каяться, разве что в блуде, да и то мы этот вопрос давно с Господом обговорили.

— Вы с Господом? Обговорили? — священник улыбался. — И что решили?

— Ну, пока я не женат, могу пользовать всех незамужних баб, только не брать их силой, — солдат поднял палец к верху, как бы указывая. — Он согласен.

— Ха-ха, — хохотнул отец Виталий. — И Господь сказал вам, что он согласен?

— Он промолчал, но я понял, что девицы не будут записываться мне за грех.

Поп щурился, улыбался, кивал головой:

— Только больше никому об этом не говорите. Конечно, наш Господь милостив, и у вас появится куча последователей, который будут злоупотреблять милостью божьей, и не будут считать прелюбодеяние за грех. Ну а других грехов за собой не знаете?

— Как-то не припомню.

— Но вот от вашей руки пали четыре человека.

— О чем это вы? — не сразу сообразил солдат.

— Ну как же, о дезертирах.

— Ах, вот о чем. Отец мой, я солдат. Убивать моя профессия. Двадцать лет мне за это деньги платили. И все попы меня каждый раз на это благословляли. Это мое доброе дело. Так мне говорили мои капелланы, или они были неправы?

— Даже не знаю, что ответить, — сказал поп. — Все-таки думаю, что не правы. Любое убийство для души тяжкое бремя, даже если оно оправдано.

— Ну, это только первое убийство бремя, а потом душа привыкает.

— В этом-то и весь ужас, я думаю, а вы так не думаете?

— Простите меня, святой отец, но я пришел говорить не о моей душе.

— А о чем же вы хотите поговорить?

— О других душах. О сгинувших.

— О чем? — не понял отец Виталий.

— Барон назначил меня коннетаблем. Я теперь ваш человек.

— Да что вы! Господи, ты меня услышал! Вы даже не представляете, как я рад. Я молил об этом Господа каждый день. У нас, конечно, был коннетабль. Вы же его знали?