Стивен Кинг - Жребий

Дад взял крысу за хвост и раскачал наподобие маятника — А пришлось бы тебе по вкусу найти в своем пенале старину мистера Крыса? — Непреднамеренная двусмысленность такой идеи развеселила его, и он визгливо хихикнул, а странно скособоченная голова задергалась и закивала. Зашвырнув крысу высокий, чрезвычайно тонкий силуэт шагах в пятидесяти справа.

Дад вытер ладони о зеленые штаны и, подняв руки над головой, широким шагом двинулся к этому силуэту.

— Свалка закрыта, мистер.

Человек повернулся к нему. В красном свечении умирающего пламени обозначилось скуластое задумчивое лицо. В белых волосах — пряди стальной проседи, придающие лицу странную возмужалость, шевелюра откинута назад с высокого воскового лба, как у пианистов-педиков. Глаза ловили и удерживали красное свечение углей, отчего казались налитыми кровью.

— Да? — вежливо спросил мужчина. В безукоризненном выговоре звучал некий слабый акцент. Этот тип мог быть лягушатником, а может — немцем или венгром. — Я пришел посмотреть на пламя. Это так красиво.

— Да, — согласился Дад. — Вы тутошний?

— Да, я недавно поселился в вашем прелестном городке. Много крыс застрелили?

— Да уж не одну. В последнее время тут расплодились миллионы этих сучат. Слышьте, вы — не тот малый, что прибрал дом Марстена, а?

— Хищники, — сказал мужчина и заложил руки за спину. Дад с удивлением отметил, что субъект этот выряжен в костюм с жилеткой и всем прочим. — Обожаю ночных хищников. Крыс… сов… волков. Тут в округе есть волки?

— Не-е, — ответил Дад. — Пару лет назад один мужик изловил койота в Дорхэме. И есть еще стая диких псов, которые гоняют оленей…

— Псы, — сказал мужчина и сделал презрительный жест. — Низкие твари, которые при звуке чужих шагов съеживают ся от страха и принимаются выть. Годятся только на то, чтобы скулить да пресмыкаться. Выпустить им всем кишки, вот что я вам скажу. Выпустить им всем кишки!

— Ну, так я никогда об них не думал, — отозвался Дад, неуклюже отступая на шаг. — Всегда приятно, коли есть с кем выйти… но знаете, треп трепом, а — Несомненно.

Тем не менее незнакомец вовсе не собирался уходить. Дад подумал, что всех обскакал. Весь город гадает, кто стоит за тем типом, Стрейкером, а Дад первый узнал это… ну, может, после Ларри Крокетта, но тот — мужик с головой. Когда Дад в следующий раз приедет в город за патронами к Джорджу Миддлеру, у которого на роже вечно написано «глядите, какой я правильный!», он как бы между прочим обронит: "Познакомился на днях с этим новым малым. С кем? Да ты знаешь. С тем, что взял дом Марстена. Довольно приятный. По разговору вроде из немцев-венгерцев.”

— А привидения в вашем старом доме водятся? — спросил он, поскольку старикан — Привидения! — старикан улыбнулся, и в этой улыбке было что-то весьма тревожное. Так могла бы улыбаться барракуда. — Нет, никаких привидений. — На последнем слове он сделал легкое ударение, словно наверху могло водиться что-то похуже.

— Ну… уже делается поздно, да вообще… вам взаправду пора уже двигать, мистер…

— Но с вами так приятно беседовать, — сказал старикан, в первый раз поворачиваясь к Даду анфас и заглядывая ему в глаза. Его собственные глаза оказались широко расставленными и еще сохраняли каемку угрюмого огня свалки. От них никак нельзя было оторваться, хоть глазеть и невежливо. — Ничего, если мы поговорим еще немножко, а?

— По мне, так ничего, — голос Дада прозвучал откуда-то издалека. Глаза, в которые он смотрел, ширились, росли, пока не превратились в окаймленные пламенем темные ямы — ямы, куда можно свалиться и утонуть…

— Благодарю вас, — сказал старикан. — Скажите… горб причиняет вам неудобство при работе?

— Нет, — откликнулся Дад, по-прежнему как бы издалека. Он вяло подумал: "Хрен мне в жопу, коли дед меня не гипнотизирует. Навроде того малого с Топшэмской ярмарки… как его бишь? Мистера Мефисто. Тот усыпит, да и заставляет проделывать какие хочешь смешные штуки — вести себя, будто ты цыпленок, или носиться по-собачьи, или рассказывать, что случилось на дне рождения, когда тебе было шесть. Загипнотизировал старину Реджи Сойера. Гос-споди, как же мы хохотали…”

— А может, горб неудобен вам в других отношениях?

— Нет… ну… — Дад зачарованно глядел незнакомцу в глаза.

— Ну, ну, — деликатно пустился тот в уговоры. — Мы же друзья, разве не так? Поговорите со мной, расскажите…

— Ну… девушки… понимаете, девушки…

— Конечно, — успокоил Дада старикан. — Девушки смеются над вами, правда? Они ничего не знают о вашей мужественности. О силе.

— Верно, — прошептал Дад. — Смеются. Она смеется.

— Кто это «она»?

— Рути Крокетт. Она.. она… — Мысль улетела прочь. Дад не препятствовал. Потеряло значение все, кроме покоя. Прохладного, полного покоя.

— Что же, она подтрунивает над вами? Хихикает украдкой? Пихает подружек в бок, если вы идете мимо?

— Да…

— Но вы хотите ее, — настаивал голос. — Разве не так?

— О да…

— Вы получите ее, я уверен.

В этом было что-то… приятное. Где-то вдалеке Даду слышались приятные голоса, выпевающие грязные слова. Серебряный перезвон… белые лица… голос Рути Крокетт. Дад просто видел, как она прикрывает ладошками грудки, и те выпирают из острого мыса выреза спелыми белоснежными полушариями. Она шепчет: поцелуй их, Дад… укуси их… пососи… Ему казалось, что он тонет. Тонет в окаймленных красным глазах старика. Незнакомец приблизился. Дад все понял и приветствовал это, а когда пришла боль, она оказалась драгоценной как серебро и неподвижно-зеленой, как вода в темных глубинах.

Рука дрожала и, вместо того, чтобы ухватить бутылку, пальцы сшибли ее со стола. Тяжело стукнув о ковер, бутылка улеглась там, с бульканьем выпуская на зеленый ворс хорошее шотландское виски.

— Срань! — сказал отец Дональд Каллахэн и потянулся вниз поднять бутылку, пока не все пропало. Собственно, пропадать было особенно нечему. То, что уцелело, он опять поставил на стол (на порядочном расстоянии от края) и убрел на кухню поискать под раковиной тряпку и бутылочку с чистящей жидкостью. Ни в коем случае нельзя, чтобы мисс Корлесс нашла возле ножки стола в его кабинете пятно от пролитого виски. Ее добрые сочувственные взгляды так трудно терпеть в долгие утренние часы, когда чувствуешь легкое недомогание…

Ты хочешь сказать, похмелье.

Да, отлично — похмелье! Само собой, давайте немного приоткроем прав ду. Узнай правду — обретешь свободу. Да шут с ней, с правдой.

Он нашел флакончик чего-то под названием «Э-Вэп», что сильно напоминало звук мощной рвоты («Э-Вэп!» —крякнул старый пьяница, справляя нужду и одновременно освобождаясь от ленча), и забрал его в кабинет. Каллахэна не качало. Почти совсем. "Смори, наччальник: щас я пройдусь до светофора прям по этой белой линии.”