Елена Усачева - Большая книга ужасов — 73 [сборник]

Про сосну и желание было неинтересно.

— А правда, что с тех пор, как прозвучало проклятие, каждый год кто-нибудь тонет?

— Вот уж не знаю про каждый год. — Дядя Толя прокашлялся. — Тут же река Янисйоки, пацанов много — понятно, что тонут. А если вот дальше поехать, за поселок, река порожистой становится, так там и на лодках переворачиваются.

Про лодки тоже было неинтересно. Дядя Толя почувствовал это, помолчал. В темноте было слышно, как он тяжело дышит.

— Тут и тонуть не надо, — бодро отозвался он. — Вот в прошлом году на комбинате лазали пацаны — крыша обвалилась. Одного пришибло.

— Местного?

— Нет. Туристы были, — с явным облегчением в голосе произнес дядя Толя. — Местных-то осталось всего ничего. Раньше школа была большая, пятьсот детей. В какие походы ходили! А сейчас и ста не наберется.

— А когда это произошло?

— Да вот как комбинат закрыли в девяностые, так народ отсюда и поехал.

— Я не о том… — Никита хотел напрямую спросить про задавленного, но зачем-то стал подбирать другие слова, искать подходящие выражения, и у него это не получалось… — Ну о том… которого крышей.

— Да когда ж! — Дядя Толя поерзал на кушетке. Была она узкая и скрипучая. Никита только-только помещался, ногами немного упираясь в низкую спинку. — Да как раз где-то в это время. Лето было. Туристы. У нас же здесь завод и порог Леплякоски, на котором плотина стоит с ГЭС. Ты вот лучше на развалины-то эти не ходи, ну их. Ты на плотину сходи. Вот где красота и мощь! И видно далеко. А потом как-нибудь мы на машине дальше проедем. Там и метеоритное озеро есть. Рядом с Хямекоски. Тебе понравится…

— Дождь тут надолго?

— А что дождь? Никому не мешает. Идет и идет, а мы своей жизнью живем. Куртку надел — и никакой дождь не страшен. Вот поедем на озеро…

Никита уставился в темноту над головой. Никакого потолка он, конечно, не видел, все окутала непроглядная серость. И из этой серости вдруг выступило хмурое лицо искателя Паши. Паша посмотрел тяжело и грозно сказал: «А ты что здесь делаешь? Иди отсюда!»

Никита вздрогнул.

— Дождь тут частенько… Однажды шел дождь из ракушек. Знаешь, бывает град. Это замерзшая вода. А тут падали крупинки извести. Они еще так загнулись. Как ракушки. Где-то, наверное, ветром подхватило да в облако унесло…

Никита мысленно прошелся по комбинату, постоял наверху пандуса, забрался по арматурине наверх, спустился по ступенькам и оказался около ворот с циркулярными пилами.

Около них кто-то стоял, Никита никак не мог понять кто.

«Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать! — сказал водящий. — Кто не спрятался, я не виноват!»

Закончил — и стал медленно поворачиваться. Никита вдруг страшно испугался того, что сейчас должен был увидеть, качнулся на кровати, ударился затылком о стену и проснулся.

Дядя Толя сидел на кровати, раскачивался и молчал. Тишина нарушалась движением и на кухне — баба Зина что-то еще убирала.

— Хозяина этого кто-нибудь еще видел? — хрипло спросил Никита, звуками голоса прогоняя неприятный осадок от дремы.

— А ты видел? — Дядя Толя повернулся.

То ли тень так падала, то ли поворот был удачный — дядя Толя показался тоньше и выше.

Никита заворочался — говорить или нет о встрече? Что на это скажут дед с бабкой? Высмеют? Скажут, маленький, в сказки веришь, а домовой к тебе по ночам не заглядывает?

— Да я… — начал Никита, так ничего не решив, и вдруг осекся.

На кровати сидел не дядя Толя. К нему медленно поворачивал свою прилизанную голову Хозяин.

— Вот мы и встретились, — шепеляво произнес он. — Ты следующий!

И ринулся на Никиту. Под руками Никита почувствовал жесткую старую ткань. В нос ударил пыльный запах. Пыль сразу забилась в горло, перебив дыхание, тяжелая ткань сдавила.

«Крышей завалило, — мелькнуло в голове. — Обрушилось, и одного прибило».

Но это не крыша, не крыша! Никита дернул ногами, сбрасывая с себя тяжесть, завопил, дернулся в сторону и упал. Тяжесть все еще лежала на нем, прижимала. Он высвободился, сел.

— Никитос? Что такое?

По глазам ударил свет. Никита сидел на полу, рядом с ним лежало старое пальто. В дверях застыл дядя Толя в пижамных штанах и вытянутой майке.

Никита огляделся. Он уснул, брыкнул ногами, и со стены сорвалось старое пальто… Такой вот сон выдал…

Коснулся щеки. Горячо. Еще и ударился.

Утро началось с воды. Баба Зина ждала заспавшегося внука. Сидела на кухне, сложив руки на коленях, смотрела в окно. Молчала, пока Никита ел оладьи с вареньем. Чай отдавал какой-то травкой. Синяк на скуле зрел, чуть постреливая неприятной болью.

Сон или не сон?

Никита вздрагивал. Сон. Иначе он и правда будет следующим.

— Воды принесешь? — напомнила баба Зина. И смотрит так, что можешь, конечно, не носить, но я была бы очень рада, если ты это сделаешь. Никита женщинам никогда не отказывал. Надо — принесет. А потом на комбинат рванет. Сумасшедшее место!

Дождя не было, но ощущение влажности осталось. Кроссовки не высохли. Помнилось об этом первые несколько шагов, потом температура ног и кроссовок выровнялась и стало все равно.

Как и вчера, в первый свой приход около колонки Никита никого не встретил. О давешнем трудовом подвиге плечи напомнили ноющей болью.

Никита отнес первое ведро. Вернулся.

Мелкая.

Сапоги на босу ногу, непонятный сарафан, вытянутая кофта, постоянно сползающая с плеча — девчонка дергала рукой, поправляя ее. В полное ведро нехотя падает последняя капля.

— Привет. — Никита сегодня чувствовал себя почти местным жителем. Можно было наводить мосты. Налаживать связи.

— Пойдем кротика похороним, — прошептала мелкая, низко склоняясь к своему ведру.

— Что?

— Кротика, — подняла лицо мелкая.

Никита молчал. Он вообще не понял ни слова.

— Ой, да ну тебя! — выдала мелкая, легко подняла ведро и ушлепала в своих сапогах.

Третий раз к колонке Никита шел осторожно. Поймал себя на том, что хочет выглянуть из-за ивы. Если там кто-то есть, лучше, конечно, подождать.

Никого. Никита подбежал к колонке, нажал на рычаг.

Засмеялись. Никита напряг спину, замирая.

— Эй, ты! — послышался девчачий голос и снова смех.

Ведро наполнилось. Никита подхватил его неудачно — плеснулось через край. На кроссовку.

Опять засмеялись.

Обернулся. Вчерашняя Аня-Маня. С девчонкой. Тоже вчерашней, но не Хельгой. Эти с распущенными волосами все на одно лицо. Цирк, одним словом.

— Ой, а кто это тебя так разрисовал? — Аня-Маня показала на скулу. Никита сжал зубы. Тут главное — не поддаваться. Они первые сломаются, первые отстанут.

Хмурый Паша появился неожиданно. Если бы Никита смотрел по сторонам, заметил бы его раньше. А так оп — и вот он, Паша, в зеленой брезентовой куртке, в зеленых брезентовых штанах, в ботинках с высокой шнуровкой и с кепкой на голове. На плече рюкзак. Из рюкзака торчит рукоять чего-то… Может, и топора.