Йон Линдквист - Химмельстранд [Место первое]

С другой стороны, надо сказать песику спасибо. Радио за последние полчаса буквально околдовало ее. Ни дать ни взять – наркотик. Старые лоты – как бутоны, расцветающие воспоминаниями.

Интересно, что это за канал, если он работает даже в этом странном месте?

Она вышла из палатки. На поляне – никого. Майвор погладила себя по животу и нахмурилась. Дело не в том, что хочется есть. И даже не в одиночестве. Странное чувство пустоты в животе и груди, которому и определения не подберешь. Как будто это бескрайнее пустое поле внедрилось в душу.

Майвор всю жизнь старалась избегать странных мыслей. С годами зрела уверенность, что все беды оттого, что люди слишком много думают. А внедрившийся в душу газон… более чем странное предположение.

Чушь собачья.

Почему собачья? Она покосилась на Бенни. Тот почувствовал ее взгляд, насторожил длинные уши и посмотрел на нее яркими умными глазенками.

И почему никого нет? Почему все разбежались по своим углам? Неправильно. Надо собрать всех. Напечь целый противень коричных булочек, поставить стол прямо на поляне и накрыть веселой клетчатой скатертью. Пусть едят булочки и запивают молоком.

Насколько реальна такая мысль? Все ингредиенты есть, духовка в кемпере, конечно, маловата, большой противень не влезет. Но можно и на маленьком, в два приема. Столы составить вместе, стулья принесут. А вот клетчатая скатерть… конечно, лучше в красную клетку, но и в синюю сойдет. Синяя с белым. У нее такой скатерти нет, но, может, у кого-то найдется?

Она остановилась у задней стенки кемпера. Рассеянно посмотрела на крест, намалеванный прямо по лаку. Вот такой примерно и должна быть клетка. Надо спросить у Карины.

Крест? Что это за крест?

Раньше никакого креста на кемпере не было. Во всяком случае, она не замечала. Две перекрещенные линии, каждая сантиметров двадцать длиной. Майвор поскребла пальцем – на ногте осталось несколько чешуек краски. Если это краска. Зернистый пигмент больше всего похож на… свернувшуюся кровь. Но кто знает – с уверенностью сказать нельзя.

Она пошла к кемперу Карины и первым делом посмотрела на заднюю стенку прицепа. Как она и думала – такой же крест. Даже не спросила насчет скатерти – какая там скатерть… Пошла к кемперу фермеров, и в списке появился крест номер три. Кошка в окне проводила ее задумчивым взглядом.

Изабелла стояла в дверях своего новенького прицепа. Майвор кивнула ей и, ни слова не говоря, пошла в обход. Изабелла удивленно кивнула в ответ и пожала плечами.

Как Майвор и думала – кресты появились на всех кемперах. Она задумалась. Что бы это могло значить?

– Простите… вам что-нибудь нужно? – Изабелла подошла и остановилась рядом.

Майвор показала на крест.

– На всех кемперах такие же.

– Да? И что?

– А вы не понимаете? – Майвор нарисовала пальцем крест в воздухе. – Мы помечены.

С каждым километром, с каждой оставленной вешкой карта на дисплее навигатора становится все четче. Но это уже не Веллингбю. Теперь он едет рядом с Линчёпингом. Никакой загадки нет – Петер прекрасно знает, почему он здесь оказался. Ему скоро исполнится одиннадцать. В одиннадцать лет он перестал верить в Бога.

К тому времени он уже начал играть в футбол – под вымышленным именем, чтобы отец случайно не нашел их с мамой. В первый год им пришлось переезжать дважды.

Футбольному росту это никак не мешало. Наоборот. Ему приходилось стараться вдвойне, чтобы из никому не известного паренька с улицы стать полноправным членом команды. Вскоре выяснилось, что он очень одарен, и Петер стал настоящей звездой в команде. Но даже в моменты опьянения очередной победой, когда они с товарищами по команде прыгали, хохотали и обнимали друг друга, Петеру не бывало по-настоящему весело.

Другим его увлечением было оружие.

Он мог часами рассматривать в каталогах «Хоббекс» фотографии пневматических пистолетов, до малейшей детали имитирующих настоящие «магнумы» и «глоки». Однажды в газетном киоске с богатым ассортиментом Петер наткнулся на свежий номер «Оружие и амуниция», и этот профессиональный журнал дал дополнительную пишу его фантазиям.

Но пока ему только девять лет. Они с мамой жили в Норрчёпинге уже больше полугода. Отец, слава Богу, не давал о себе знать. Петер начал в детской команде Норрчёпинга, ему прочили блестящее будущее. Почти сразу включили в основной состав десятилеток.

Прошел еще год. Петер и мама постепенно успокоились и расслабились, мысль о постоянной опасности отступила. Петер уже не оглядывался поминутно по дороге в школу, мама не вздрагивала на каждый телефонный звонок.

Может быть, Бог наконец вспомнил про них и обеспечил им безопасность.

Поскольку Бог был с ними.

После того вечера, когда Он спас маму от молотка, Петер читал вечернюю молитву с совершенно иным чувством, чем раньше. Серьезно и убежденно. Благодарил, просил совета, перекладывал на Бога все свои мальчишеские проблемы. Бог никогда не давал советов, но Петер ясно чувствовал Его присутствие. При каждом переезде с места на место Бог ехал с ними. В машине или в грузовике с пожитками.

Бог не возражал против интереса Петера к оружию, хотя иногда Петер, чрезмерно разгулявшись в фантазиях, чувствовал Его недовольство. Но в любом случае это был не тот Бог, который подставляет другую щеку после удара.

Иисус – совсем другое дело. Иисус Петера не интересовал, несмотря на все мамины усилия. И вся история с Богом и Иисусом выглядела запутанной и маловероятной. Для Петера существовал только один Бог.

Пока ему не исполнилось одиннадцать лет.

Он притормозил и взял с пассажирского сиденья вешку, пятнадцатую по счету. Перед тем как выйти, покосился на навигатор. Он по-прежнему едет в Слите. Несколько раз пытался свернуть с этого направления, но, как только поворачивал руль, карта на дисплее тоже поворачивалась – и каждый раз получалось, что пункт назначения остается прежним.

Петер прекратил борьбу.

Вышел на траву, вздрогнул и потер плечи. Выдохнул несколько раз – пар изо рта еще не идет, но близко к тому.

И воздух странный – он стал плотнее, тяжелее, будто готов в любую секунду превратиться в воду. Провел перед собой рукой – и ощутил мелкую рябь, как на воде, когда подует ветерок.

Посмотрел вдаль. Либо воображение играет с ним в недобрые игры, либо виной тому перенасыщенный влагой воздух, но на горизонте что-то изменилось. Ему хотелось добавить яркости в однообразную голубизну неба, чуть-чуть света, намек, что солнце все же где-то есть, только прячется по неизвестным причинам. Но нет – вдали, у самого горизонта, на траве лежала черная перина мрака.

Скорее всего, оптический обман. Глаза устают от отсутствия впечатлений и вместо надоевшей синевы дорисовывают, что им вздумается.