Олег Кожин - Большая книга ужасов 75 [сборник]

— Теперь-то будешь меня слушать? — снова в голосе Риты проскользнули взрослые нотки, которые она, сама о том не ведая, позаимствовала или у бабушки, или у покойной ныне матери, которую почти не помнила.

— Буду, — уверенно кивнул Димка. Вслушиваясь в ее слова, он вдруг понял, что и она уже почти не помнит, чего они, собственно, так испугались.

— И больше никуда лезть не будешь?

— Не буду.

Лысик ненадолго замолчала, затем спокойно отпустила велосипед и робко заглянула Димке в глаза:

— Дим?

— А?

— Ты так больше не делай, хорошо? Я очень не хочу потерять…

Она все-таки сбилась и смущенно уставилась на грязные пальцы, выглядывающие из сандалий, бывших когда-то голубыми. И куда только девалась вся эта ее напускная взрослость? Он стоял перед ней, почти на две головы выше и на три года старше, и, улыбаясь, смотрел, как она нервно теребит края перепачканного за этот невыносимо долгий день платья.

— И ты тоже. — Он слегка наклонился — так, чтобы их глаза были на одном уровне. — Тоже больше никогда так не делай. Потому что мне бы не хотелось потерять младшую сестренку.

И тогда Лысик, маленькая и невероятно худая, метнулась к нему, обвила ручонками и, уткнувшись лицом Димке в грудь, счастливо заплакала.

Она что-то бессвязно лопотала про родителей, которых толком и не знала, про старенькую бабушку и… про старшего брата, которого ей всегда хотелось иметь. Старшего брата, который не даст ее в обиду ничему и никому в этом мире. А Димка осторожно обнял ее свободной рукой, прикрыл глаза и с наслаждением втянул ноздрями тяжелый, пропахший разогретым асфальтом и бензиновыми парами воздух. Вместе с выдохом уходил кошмар пережитого дня, окончательно очищая память от всего невероятного и сверхъестественного. И тотчас же, обострившимся шестым чувством, он ощутил, что пропадающая память — это никакая не особенность психики.

Дима почувствовал, как в этот самый момент гигантский незримый ластик старательно подчищает картину мира, изымая из нее существование чудовищ, мертвые головы и одного несчастного мальчика по имени Гена. Для всего этого на новом полотне просто не оставалось места.

День клонился к вечеру. День заканчивался. Но начиналось нечто новое. Нечто неизмеримо большее. Жизнь продолжалась, и Димка надеялся, что отныне в ней просто не останется места для чего-то плохого.

Шестнадцатилетие Димка решил отметить с отцом. Переосмыслить жизнь, свыкнуться с тем, что отныне он по-настоящему взрослый, не получится на шумной дружеской тусовке. Ни одноклассники, ни дворовые приятели в этом не помощники. Только папа, ставший за минувшие годы чуть ниже и грустнее.

Праздником — если можно так назвать скромные посиделки на берегу речки — Димка занимался сам. Из карманных денег закупил сосисок, булочек и горчицы. Заранее собрал пару легких рюкзаков, теплые вещи. Подтянул цепи на великах, а папин, древний и скрипучий, в последнее время живущий на балконе, как следует смазал. И в назначенный день они выдвинулись в «то самое место».

Дорога, изрядно размытая осенними дождями, по кромке была сухая, проезжая. Димкин горный байк шел ровно, как по асфальту. Велосипед отца вопреки смазке отчаянно скрипел на каждой кочке. Под колеса стелилась палая пожелтевшая хвоя и листья. Откуда-то издалека тянуло костром. Вместе с дорогой словно на эскалаторе подъезжала заброшенная нефтяная цистерна.

Она больше не закрывала собой небо, но все еще оставалась большой, почти гигантской. Неожиданно для себя Димка остановился возле цистерны, повел велосипед за ржавую ограду. Ворота все так же валялись на земле и гулко приветствовали редкого посетителя. Поскрипывая сиденьем вернулся отец:

— Ну, чего застрял, чемпион?

С трудом оторвавшись от старого резервуара, Димка перевел взгляд на отца. Впервые заметил поредевшие волосы, на четверть седые, и морщины в уголках губ. Впервые понял, что отец не молодеет, и укрепился в правильности своего выбора — надо чаще проводить с ним время, ведь кто знает… Димка мотнул головой, отгоняя темное щупальце неприятной мысли.

— Мы с тобой шесть лет на речку не ездили, — сказал он.

— Да ладно? — Отец прищурился, словно заглядывая внутрь себя, пожевал губами, что-то прикидывая. — А ведь, пожалуй, так. Во время летит! А ты как высчитал?

— Мне десять было, когда я тут был последний раз… Летом. Мы тогда большой компанией приехали, все наши — Пузырь, Стас, Катька с Ритой и Генка.

— Генка… Генка… — Отец наморщил лоб. — Кто такой? Я вроде всех твоих приятелей видел.

— Ну, Генка…

Дима сделал жест рукой — мол, ты ж знаешь, и вдруг понял, что и сам не очень-то понимает, что за Генка такой. Да и был ли он с ними тогда…

— А, забудь… — Он неопределенно мотнул головой. — Слушай, па, ты езжай, я тебя догоню.

Отец понимающе усмехнулся, хотя на деле не понимал ничего.

— Ты ведь наверх не полезешь? — с напускной строгостью спросил он.

— Не, — Дима улыбнулся. — Мне что, десять лет, что ли?

Но едва велосипед отца скрылся из виду, подпрыгнул, цепляясь за ржавые скобы.

Лестница поскрипывала под его весом, и неясно было, то ли ветер ерошит волосы, то ли они шевелятся от сладковатого ужаса. Остановись, уговаривал себя Димка, куда тебя несет? Но все же упрямо полз дальше.

Наверху Димка вытер перепачканные руки о джинсы. Ладони неприятно пахли ржавчиной, глубоко въевшейся в поры. Димка огляделся. Опасливо переставляя ноги, прошелся вокруг огромной дыры. На самом краю, возле искореженного листа железа, сверкнуло металлом. Он наклонился, бережно поднял находку.

На ладони тускло поблескивал перстень-печатка в форме черепа.

«Димоооон…» — нехорошо протянул ветер.

Димка вздрогнул, торопливо, словно ядовитого паука, стряхнул находку. Вращаясь, череп полетел вниз и беззвучно канул в черноте цистерны. Ни металлического грохота, ни всплеска… «Всплеск, — подумал Димка, — должен быть всплеск…»

Странной тревогой тянуло оттуда. Не страхом высоты или неизвестности, а какой-то чернющей безысходностью, как на пепелище жилого дома. При этом Димка точно знал: единственное, что ему угрожает — это провалиться сквозь прогнившую крышу. Пожар был и прошел, черная обгорелая плешь напоминает об этом, но гореть здесь больше нечему. Все, что могло погибнуть, — погибло. Или все, кто…

Сверху открывался шикарный вид на редкий рыжеющий лесок, сквозь который петляла дорога. Вдалеке серебрилась речка, к ней медленно подползала похожая на крупного жука фигурка отца. Глубоко вдохнув, Димка развел руки в стороны, в безуспешной попытке обнять весь мир, пахнущий осенними листьями, сыростью и, совсем немного, нефтью.

Повинуясь внезапному порыву, Димка достал сотовый и, не пользуясь записной книжкой, по памяти набрал номер, на который в последние пару лет звонил преступно редко. За несколько километров отсюда, в городе, кажущемся с цистерны игрушечной поделкой, сняли трубку, и звонкий голос радостно приветствовал его.