Максим Далин - Зеленая неделя

А то, снова подумал Зигфрид. И нечего кивать на других. Можно подумать, сами были святые? Небось, тоже надирались в дрезину, девок лапали, скандалы устраивали — не хуже наших. А послушать, что теперь говорите, так, кроме книжек Пушкина, ничего и в руках не держали! Уроды.

Вот именно, подумал Зигфрид со злорадным удовольствием. И нечего считать себя умнее всех! Дерьма тоже! Да, мы победители. И мы это заслужили, чтоб ты знал. Теперь людям надо, чтобы кто-то сделал красиво. Вы же не умеете красиво. Вы же выглядите, как только что из помойки, все красивое, дорогое, стильное вам не по нутру. А кому мы что плохого сделали, блин?! Мы людей развлекаем и деньги зарабатываем! А что на нашем поганом шарике делается не для денег?!

Раздражение достигло пика. Зигфрид встал, отшвырнув стул.

— Серег, ты куда? — удивился клавишник.

— На кудыкину гору, блин, — огрызнулся Зигфрид и вышел из зала.

Свита, очевидно, решила, что король отправился по нужде: никто не бросился вдогонку. Зигфрида это уязвило, но возвращаться и звать показалось ниже королевского достоинства.

Он некоторое время постоял в холле, но никто не вышел. Тогда Зигфрид, уже впавший в тихое бешенство, включил плейер и вышел и из кабака. Хлопнул дверью.

В кабак приехали на «Ауди» ударника; но владелец тачки остался жрать вискарь в компании девиц. «Поймаю частника», — решил Зигфрид, но улица была совершенно пуста. Он взглянул на дисплей мобильника: метро закрылось уже минут сорок назад. Оставалось только в сердцах сплюнуть под ноги и тащиться домой пешком — через полгорода, чтобы прийти лишь под утро.

Если бы погода не радовала, Зигфрид, быть может, и вернулся бы, рявкнул бы на конюшего, восстановил бы порядок… Но было тепло и приятно, и он пошел вперед, пританцовывая в такт грохочущей в ушах своей музыке…

Плейер запнулся и умолк, выключив внутренний автопилот. Некоторое время Зигфрид тщетно пытался его воскресить, потом с досадой сунул в карман электронный трупик, опутанный проводами наушников. И вдруг осознал себя посреди города, совершенно пустого ночного города, в полном одиночестве, окутанного мягкой тишиной белой ночи.

Громадная луна плыла в беззвездной высоте цвета чернил с молоком. Весенний березовый запах, горьковатый, зеленый, терпкий, пропитал собой молочные небеса, автомобили у обочин, асфальт, бетон; им пахли ночные фонари, сеящие бледный и призрачный золотистый свет. В обманной белесой мгле, поодаль от стен домов, виднелись взъерошенные силуэты берез, по колено в тумане; их юная листва успела раскрыться ровно настолько, чтобы источать аромат с максимальной силой. В этом лунном и березовом настое все технические запахи, вся злая городская химия, весь бензиновый перегар — растворились бесследно. Окна не светились; лишь вдалеке мигала надпись «24 часа» над ночной лавчонкой.

Город благоухал далеким лесом — росой, которую ничья нога не сбивала с травы, водой заповедных рек и березами, березами, березами. Город казался туманным мороком; Зигфриду стало зябко.

На его беззащитную, лишенную привычной музыкальной брони душу свалился такой неподъемный груз образов, воспоминаний о неслучавшихся событиях, клочков каких-то прозрений, полуосознанных желаний и тоски по чему-то невнятно прекрасному, что Зигфрид растерялся. Ему срочно требовался фильтр.

В качестве фильтра отлично подошла совершенно осознанная мысль, выраженная словами: «Ночь какая-то идиотская… надо было меньше пить сегодня». Фильтр вошел в нужное место, отсеял запахи и миражи, и стало хорошо, будто эти слова все объяснили.

Зигфрид улыбнулся и огляделся. И оказалось, что он уже не один на улице.

Девочка с копной лохматых волос, выкрашенных в зеленый цвет, в черно-розовой куртейке, покрытой чешуей значков, и коротенькой юбчонке, весело смотрела на него.

Ей было лет пятнадцать, не больше. Зигфрида поразила ее прелесть, невинное очарование полудетского лица, стеклянная хрупкость фигурки — и нежное, млечное сияние ее кожи. Встретив взгляд ее громадных глаз, влажных, мерцающих мягко, как глубокая темная вода, Зигфрид невольно улыбнулся еще шире:

— Откуда ты, прелестное дитя?

Девочка рассмеялась. Ее смех плеснул ослепительными брызгами — и Зигфрида вдруг зашатало от этой малолетки, она показалась ни с чем и ни с кем несравнимой, восхитительной. Он сделал шаг вперед — и девочка приблизилась на шажок.

— Неужели вы — Зигфрид? — спросила она. — Певец? Это вас по телевизору показывали? Как интересно…

— Ага, — сказал Зигфрид, польщенный еще редким «узнаванием на улице». — Я Зигфрид, малютка. Познакомимся поближе?

— Познакомимся, — кивнула девочка. Она улыбалась, ее голос звучал флейтой. — Вы такой красивый… Из-за вас еще никто не умирал?

— Из-за меня — что?! — Зигфрид решил, что не расслышал.

Девочка хихикнула. Зигфрид краем глаза заметил мелькнувшие тени, огляделся — и увидал еще трех девочек. Они выглядели в точности как подружки первой: так же юны, такие же зеленые лохмы на контрасте с дивными, нежными, обольстительными личиками, такое же необыкновенное изящество фигурок — и это влажное свечение, которое излучали их тела, сочащееся, кажется, даже сквозь одежду. Заметив взгляд Зигфрида, девочки подошли ближе.

— Вы что, панки, что ли? — усмехнулся Зигфрид. — Почему волосы-то зеленые? Шампунь с зеленкой перепутали?

Серебряный хохот эхом отдался в темных стенах домов.

— Это венки! Это осока, осока! — венком из осоки помахали перед глазами. — Темно, да? Вы плохо видите, Зигфрид?

— Зачем — осока? — спросил Зигфрид ошалело.

— У меня — березовые веточки, — сказала четвертая девочка, вышедшая из тени, как из небытия. — Нравится, Зигфрид?

— Он еще не настоящая звезда, — насмешливо сказала первая. — Из-за него еще никто не умер.

— Что за чушь?! — рассердился Зигфрид. Он оглядывался по сторонам — и видел девочек, множество девочек. Они двоились и троились; они скользили из света в тень, хихикая, блестя чудными глазами, постукивая каблучками. Их бледные, восхитительные личики выглядывали из березовых ветвей. Смешки россыпью стеклянных шариков звенели в подворотнях, разбиваясь о стены. В этом хороводе лучезарных девочек, украшенных венками из молодой зелени, было что-то чудесное и жуткое разом.