Александр Бушков - НКВД. Война с неведомым

И потом, никакой я не каратель. Хотите верьте, хотите нет. Я, между прочим, был следователем крипо. Криминальная полиция. По-советски – попросту уголовный розыск. Карателям потом давали срока невероятно увесистые, да вдобавок многим – стенку. А я словил червонец, отсидел девять, в пятьдесят четвертом годик срезали и выпустили. Карателям червонец обычно не давали…

В общем, я служил в крипо. Оккупация – вещь сложная, вы только поймите меня правильно. Вот вы как думаете: наши завзятые советские уркаганы с приходом немцев что, поголовно подались в подпольщики и партизаны? Держите карман шире. «Совейцкая малина врагу сказала „нет“»? Это только они в своих песенках так лепили. На самом деле любая смена власти, оккупация, все эти резкие переломы – та самая мутная водичка, в которой хищные рыбки ловят своего червячка… Кто гопстопничал при Советах, так и продолжал при немцах. А если такие и подавались в партизанские отряды, то эти отряды были исключительно бандами под партизанской маской. Настоящие партизаны их давили почем зря. Даже смешно порой было думать: с одной стороны – мы, с другой – партизаны… «А ты не воруй» – как Папанов говорил…

И потом, у немцев были свои уголовнички. Обыкновенные уголовные элементы. И они тоже сплошь и рядом перебирались на оккупированные территории, считая, что там им будет рай земной. А хрен в губки! Конечно, на оккупированных теренах [10]и в самом деле не было такого порядка, как в рейхе, но и никакой анархии не было. Все механизмы работали четко, насколько это было возможно.

Но мы не о том… Короче, я занимался чистой уголовщиной, на политике у нас сидели другие. И однажды послало меня начальство в командировку в один небольшой городок, какой именно, никому не интересно. Какая разница?

Там стукнули полицейского. Бабахнули в башку из-за угла и положили на месте. Внешне это вроде бы походило на обычные штучки подпольщиков, но дело было темное . Имелись о том агентурные сообщения. Партизанскую версию, понятно, тоже отрабатывали со всем усердием, со мной не зря поехал Антон из гестапо, но, повторяю, была информация, что это никакие не партизаны, а попросту не поделили что-то меж собой сами местные полицейские. То ли один у другого отбил коханку , то ли тот, кто убил, хотел сесть на место того, кого убили. Вот нам и предстояло провести следствие согласно заведенному немецкому порядку.

Забегая вперед, я вам сразу скажу: как Антон ни дергался, стараясь выслужиться по своей линии, но очень быстро выяснилось, что там и в самом деле чистейший криминаль . Не только баба всему причиной, но и золото. Взяли приличную кучку рыжья вдвоем, один соображал побыстрее и решил не делиться… Я заранее про это рассказываю, потому что в самом расследовании нет ничего интересного, никакой чертовщины. Чертовщина там была в другом совершенно…

Ну, мы приехали, пошли домой к покойному, когда уже стемнело. Шли без опаски – немцы в том районе хорошо почистили округу, и потом, через городок как раз перебрасывали на восток войска, там солдат было столько, что ни один толковый партизан и близко б не полез… Время что-то около полуночи.

Ввалились мы туда в самый интересный момент, когда в доме определенно что-то происходило: я, Антон и двое хлопцев из патрульной полиции, которых мы на всякий пожарный прихватили с собой, только переодели в цивильное. Мало ли зачем понадобятся. Если заранее есть сведения, что дело склизкое , лишняя осторожность не помешает. В то время иногда крутили самые поганые комбинации . Тот, кто его порешил, мог где-нибудь за городом и нашу машину подстеречь, а потом свалить на партизан…

Зашли мы, а там – настоящий бардак. Родные орут, цепляются за попа, а поп выдирается, норовит выскочить из дома и орет:

– Не буду я по вашему покойнику читать, не буду!

Ну, мы этот бардак пресекаем моментально – рявкнули пару раз, все и притихло. Антон – мужичок был прыткий и жадный до карьеры – с ходу хватает этого попа за глотку без всякого почтения к сану и ласково, тихонечко, по своему обыкновению, у него интересуется:

– А объясните, кали ласка [11], человек добрый, отчего это вы не хотите читать по убиенному служителю закона и порядка? Може, тут политика? Може, вы исключительно по красным читаете? Тогда так и скажите, мы ж не звери, неволить вас не будем, негоже заставлять человека поступать против убеждений…

И, по роже видно, уже защелкала у него в голове машинка, стал прикидывать, как из этого попа сделать партизанского связного. Или по крайней мере сочувствующего лесным бандитам. Ну, гестапо, ясное дело, у них свой порядок и отчетность…

Только смотрю я на этого попика, и начинаю думать, что на идейного он не похож ничуточки. Обыкновенный сельский попишка, зашмурканный, всякого куста боится. У меня такой, прости господи, состоял в осведомителях, и рабочий псевдоним я ему дал – Архангел. Молодой был, любил пошутить…

Попишка обмер окончательно – и давай блеять, что он ничего такого не имел в виду, и никаких убеждений у него нет. А читать он не хочет оттого, что страшно ему. Покойник, мол, так и норовит из гроба вывалиться…

А я смотрю по сторонам искоса, украдкой, как меня учили на курсах. И вижу на рожах скорбящей родни примечательное такое выражение – словно и не удивлены они, а пристыжены, что ли. Полное впечатление, что они прекрасно знают, о чем попик болтает…

И дальше я работаю на чистых, учено говоря, инстинктах. Вежливо отодвигаю моего пана Антона, чтобы не спешил клеить свою политику куда только возможно – у меня ж свой порядок и своя отчетность – столь же вежливо загоняю попа в угол и начинаю его разрабатывать.

Он от страха едва ли не писается, но упрямо твердит, что говорит чистейшую правду: мол, покойник, хвала господу и на том, в его присутствии не ходил и вообще не шевелился. Но вот, стоит только выйти ненадолго, как находишь его, покойного, то есть, в совершенно другом положении…

И вот тут пошли лоб в лоб моя выучка – я к тому времени имел кое-какой опыт – с моими же жизненным установками. С одной стороны, не верю я ни в какую чертовщину. Еще и оттого, что тот, кто видел в работе нашего полицайобермайстера, никаких чертей уже не будет бояться и верить в них не станет…

А с другой – смотрю я на попа, смотрю я на присмиревших родственничков и все сильнее убеждаюсь: стоит за этим что-то, ох, стоит, не все так просто…

Сдаю я попа под присмотр одному из наших и берусь за вдову. Вдова, путаясь в слезах и соплях, мне очень быстро выкладывает, что и в самом деле тут имеет место быть некоторая несуразица: покойник и в самом деле в гробу… того… маленечко ворочается. А поп, вместо того, чтобы отмолить его у нечистой силы, как правильному служителю божьему и положено, сбежать норовит, убоявшись трудностей…