Жанна Бочманова - Где ты, там я. Сборник рассказов [СИ]

— Ага! Значит, я виноватый? А кто у жёнки евонной кольцо с камушком стырил? Ась? Камень-то цены немалой. Слышал я, как молодуха убивалась. А тебе и горя нет.

— Так, может, ты и медаль мою стырила? — Фомич подорвался с лавки. — Ну-ка, показывай, шо там у тебя под юбками?

Акулька от перспективы задрать прилюдно юбки оторопела и кинулась под защиту Глазыря.

— Ты мне тут полицейский произвол не устраивай. Я, как старший по званию…

— Не бывать, чтоб ты старше меня по званию был! Мой хозяин в полковниках ходил. И медаль у него за взятие Кенигсберга. А ты кто такой?

— Ой, да что там твой полковник! Мой тридцать лет колхозом руководил! Тридцать! Это тебе не хухры-мухры, а колхоз-передовик! А твоя медаль где? Нету? Ну и помалкивай.

— Так вот, значит, в чем дело. Вот кто мою медаль попёр! Ну, Глазырь, от тебя не ожидал. Завидуешь, что мой-то у людей всю жизнь в почете и уважении, а твоего как на пенсию спровадили, так и дорогу забыли?

— Ах ты, держиморда! Знаю я, за что те медали давали. Небось, в штабах пузо отращивал, пока простые люди в окопах ютились. И кем он там у тебя всю жизнь отработал? Читывали про ментов-оборотней, знаем-знаем.

— Ну, все! Сейчас я тебе устрою! — Фомич сжал кулаки и набычась пошел в атаку.

Но Глазырь опередил противника и прицельно треснул его кружкой по голове. Тот упал на пятую точку, по дороге зацепив Шайкина. На полу под ними мигом образовалась небольшая лужица, запахло прелым веником. Шайкин топнул пятками, и вода тонкой струей метнулась Глазырю в нос. Акулька взвизгнула, попав под ворох брызг, и дернула Шайкина за простыню. Раздался треск и Шайкин оторопело уставился на дыру, сквозь, которую торчал голый розовый пупок.

— Ты что надела, скаженная? — потрясенно прошептал он и громко хлюпнул красным носом. — Ты знаешь, сколько лет этой простыне? Ты знаешь, чья это вещь? Да, ты! Да, вы! Все! Уйду я от вас! Вот прямо щас уйду!

— Да и вали себе на здоровье! — Акулька выпятила тощую грудь. — Тоже мне расхныкался! Тряпку ему, вишь, порвали… да ей полы в пору мыть.

— На себя посмотри!

И тут входная дверь негромко скрипнула ржавыми петлями. Четверка спорщиков замерла и мигом рассеялась по углам.

В дверном проеме показалась размытая в сумерках фигура. Прогнулись щербатые половицы под чьим-то легким шагом. «Апчхи!» — звонко чихнул незваный гость и протопал на кухню — тесный закуток за печкой, отгороженный остатками ситцевой занавески. Раздалось шорканье, потом чирканье и вот из закутка выплыл яркий огонек, осветивший темную избу и молодое женское лицо.

— Ой, ну и пылища тут, — женщина капнула воском на стол и прикрепила свечу. Огляделась вокруг. Поправила волосы и нервно хихикнула: — Надеюсь, Витюша не увидит, а то решит, что я ку-ку.

Она подошла к печке, провела рукой по треснувшей старой побелке, постояла в молчании, потом поставила рядом с железной дверцей небольшую плетеную корзину, и сама присела рядом на пятки.

— Домовой-домовой, пойдем с нами в новый дом, будешь там хозяйничать, за порядком глядеть, молочко пить, сладости есть, с нами шутить, с нами жить-поживать, добро всяческое наживать, — нараспев проговорила она. Помолчала, почесала нос. — Не знаю, есть ты, нет ли. Бабушка говорила, что есть. А бабушка у меня мудрая была. Травы знала и заговоры всякие. Я вот, дура глупая, не училась у нее. Теперь жалею. Дом мы с Витей в хорошем месте купили. Да только все порядка нет. То крыша потечет, то трещина пойдет по стене. Вот я и подумала, может, это оттого, что хозяина в доме нет, домового? Если ты есть, пойдем со мной, батюшка-домовой. Тебе у нас хорошо будет. У нас и банька есть. И банника можешь взять или еще кого. В нашей деревне домов-то много, есть где поселиться. Вот я тебе тут гостинцев принесла, мне бабушка-то говорила, что домовые любят штучки разные блестящие, да тряпочки. Ну, уж не обессудь, если не угодила… Тьфу, что я несу, что несу, — женщина громко рассмеялась и потрясла головой.

На дворе раздался рык мотора.

— Танюха! Тань! Ты где там застряла? Подай ключ разводной. Он в багажнике где-то…

Женщина вскочила и выбежала за дверь.

— Чё это? — раздался громкий шепот. — Эт чё?

Корзинка накренилась, раздалось шебуршание.

— Ой, ленточка! — воскликнула Акулька. — Пуговичка! Бууууусики! Оу!

— Цыц! — Глазырь встал рядом с корзинкой. — Положь на место! Продолжаем заседание домкома. На повестку ставлю голосование — кто за переезд?

— Глазыречек, да кто ж против-то будет? Дураков нема. Да ведь, Шаечкин?

— Ну, так-то оно, конечно, — Шайкин тоже проявился и заглянул в корзину. — И банька, говорит, есть. Так оно, может, и ничего? А, Фомич? Ты как, Фомич?

— Ну, вас звали, вы и езжайте. А мы уж, как-нибудь сами перебьемся, — буркнуло полено.

— Куда это мы без тебя поедем? Столько веков, почитай вместе, а тут одного тебя бросим? Ты это — кончай дурить.

— Не поеду. Вас звали, вы и езжайте!

— Она ж сказала, всех заберет, сколько есть. Выберешь себе дом по нраву. Будем, как и раньше в гости захаживать.

— Пирожки с мухами тебе печь буду, Фомич, — голос Акульки задрожал. — Как же я без тебя? Как же ты один тут? Я тогда тоже не поеду. Будем вместе век коротать. В лес уйдем. Лешего попрошу, кум он мне, выделит какой-никакой пенек. Устроимся как-нибудь.

— Ты это, чего, серьезно? — полено подпрыгнуло. Фомич проявился и уставился на Акульку выпуклыми глазками.

— Ну, так-то, да, — зарделась Акулька и смущенно шаркнула ножкой. — Я тебя давно привечаю. Лет так двести уже. А то не заметил, что первые пирожки с пылу-жару тебе достаются?

— Так это, — Фомич одернул рубаху, поправил ремень, — я ж тоже это, как бы давно на тебя заглядываюсь. Только вот случая все не было сказать.

— Ну, совет, да любовь, — хихикнул Шайкин. — По такому случаю подарок вам от меня. Держи вот, Фомич, дари своей раскрасавице. — И он протянул ладонь, на которой тускло отсвечивал золотом перстенек с синим камешком.

— Ах, ты ж, шишок банный! — всплеснула Акулька ручонками. — А валил-то на меня. Я, мол, колечко прибрала.

— Ну, я это… в компенсацию, — пробормотал Шайкин. — А чего он с цепкой в баню? Положено сымать, значит, того… сымай! Правило — оно правило. Не нами дадено, не нам отменять.

— Фомушка, поедем в новый дом, а? — Акулька взяла суженого под руку и предано заглянула в глаза.

— Не могу, — повесил голову Фомич. — Пока медаль свою не найду. Память это. Мы ж с моим полковником огонь, воду и медные трубы. А я не сберег. От воров уберег, от хапуг-наследничков уберег, да что тут говорить, — махнул он рукой. — Пойду, братушки, долю свою сиротскую мыкать. А ты, Акулинушка, езжай в новый дом, негоже тебе, красавице, век свой девичий с таким неудачником коротать.

— Я за тобой Фомич, хоть в лес, хоть по дрова, хоть в геенну огненную, пусть и нет ее, а все равно пойду! — Акулина напялила перстень и сжала кулачок, чтоб украшение не свалилось с тонких кривых пальцев.