Елена Блонди - Темный август [СИ]

— Он отдыхает, не волнуйся, — подняв тонкую руку, поманила к себе. Маленькая подбежала, схватила его запястье, потащила.

Двинулся осторожно, проверяя, сможет ли идти. И старшая, не дожидаясь, когда подойдут, повернулась, пошла впереди, колыхая темными волосами над светлым подолом. Мелькали босые пятки.

Подвела к лозе, растянутой в стороны вниз тяжелыми гроздьями, отодвинула листья. Петька лежал на земле, раскинув руки — ладони вверх. Неловко вывернув голову, смотрел вбок, бессмысленно улыбаясь и тяжело дыша. Темная стриженая макушка упиралась в основание столба. Луна бледно светила на впалый живот и ребра, что ходуном ходили, не выпуская сердце.

— Что? Что вы с ним?

— Он хотел винограду, — сказала старшая, все придерживая листья, — но вам здесь нельзя этого. Он растет из другого мира и туда же созревает. Здесь наш виноград лишь на время. А вы все идете и идете, ищете. Сами не знаете что. И рветесь попробовать то, чего нельзя. Пришлось его остановить. Отвлечь.

— Как?

— Мы — женщины…

Ромка снова покраснел. Подумав мельком, что виноград виноградом, а он, похоже, вылитый помидор. Не нашелся, что сказать.

Пестик заворочался, не замечая, как наваливается телом на вывернутую руку, зачмокал губами, в уголке рта блеснула ниточка слюны.

— Он, наверное, с ума сошел! Вы его! — сердито крикнул Ромка. И одиночество накрыло его, смеясь щербатым ртом страха, покусывая мозг.

— Мы? — удивилась старшая. Отпустила листву и выпрямилась. Взялась пальцами за ворот рубашки и, шевельнув плечами, распахнула его. Ткань молча заскользила по рукам, бедрам, упала к щиколоткам. Долгое тело покрывали свежие синяки. Из рваной ссадины на пояснице сочилась темная кровь.

Синяков так много, что смотреть на маленькую грудь Ромка позабыл. Растерялся.

— Если бы съел винограда, просто убил бы меня. На вершине. И ушел бы, взяв тебя за руку, смеясь. А потом, там, где свет дневной и вместо узких лун — солнечные радуги в хрустальных подвесках — убивал бы всякий раз, возжелав женщину. Столько раз, сколько виноградин успел съесть…

— Не-ет, — замотал головой Ромка, — ты врешь все. Он не такой!

— Все такие, — печально сказала девушка. Согнув спину шеей лебедя, подняла было рубашку, но, помедлив, бросила. Переступила. И осталась обнаженной, собирая кожей тихий свет луны, копя и светясь им.

Накрыла рубашкой Петьку. И Ром только сейчас заметил, что тот — голый, и маленький вялый член его лежит, упав на бедро из гнезда темных волос.

— Желание — тёмно, — сказала старшая, глядя на лежащего, — оно идет из света в темноту и может уйти в бездну. Но там, в темноте, на самой грани — другая дорога. Выбрать ее — трудно. Там, в бездне, черный ветер, что увлекает, засасывает, не дает вернуться. Очень немногие доходят. Страшно идти. Как только становится страшно, почти все возвращаются обратно. Уговаривают себя и других, что — были, — нет там ничего, и — вернулись. Но это обман.

Она подала мальчику руку. Втроем пошли по неровной земле, девочки по бокам. Ром обернулся, пытаясь запомнить, где оставляет друга. И нахмурился, увидев, как лукаво сверкнули глаза младшей.

— Не бойся, — сказала старшая, — он поспит и придет к нам. Слабый, но умный. Больше не будет стремиться в бездну. Я дала ему силы — дойти и выбрать другую дорогу.

— А меня куда вы?

— Боишься? — старшая погладила его руку. Младшая засмеялась тихонько.

— Вот еще, — сказал Ромка. И честно, — боюсь…

— Нам нужно просто подождать, пока он придет. А там — утро. Пойдете домой.

«Скорее бы» — тоскливо подумал Роман. Но одновременно обижаясь внутри, что он, вроде бы лишний, вся возня, получается, вокруг Петьки. Хоть и страшно…

Втроем вышли на небольшую поляну. И Ромка завертел головой, осматриваясь, удивляясь. Ряды виноградников лучами расходились от поляны во все стороны. Темные дорожки просматривались далеко, до головокружения. Пусто и тихо. Только сверчки. И листья шелестят еле слышно.

Старшая села на траву, подобрав ноги, изогнув спину. Похлопала рядом ладонью, приглашая. Младшая быстренько приткнулась с одной стороны, привалилась к обнаженному плечу, смотрела в небо, заплетая и расплетая длинную прядь.

Ромка, помявшись, сел с другой стороны. Футболка пропотела и натирала шею, пуговица шортов врезалась в живот, шов дергал промежность.

— Можешь раздеться, — сказала старшая. Взъерошила ему белые волосы.

— Вот еще, — стесненно сказал Ромка. И тут же свирепо захотел скинуть потную футболку. Хотя бы ее. Ощутил, как тянут за подол руки младшей, и, нагибая голову, подчинился, выскользнул из шершавой ткани. Стало легче дышать. Медленно прислонился к тонкой руке сидящей девушки. Закрыл глаза. Старшая уложила растрепанную голову к себе на колени. И, не сопротивляясь, приподнял бедра, позволяя младшей стащить с себя шорты.

— Вы пришли, — заговорила старшая. И Ромка в полусне слушал, слушал, как срываются с темных губ слова и улетают в небо, растворяясь в нем, — пришли на горе свое и счастье. Ваши женщины — особенные. В каждой из них — темный виноград. А другие — прозрачны для вас, как стекло, но уже не ваши. Вы будете знать женщин, а это тяжело. Лучше думать за них, не зная, приклеивать к их ртам свои слова и вкладывать в их головы свои мысли. Но вы — пришли, и вам поздно слепнуть. Всю жизнь одиноки, всю жизнь зная, что это — не моя, и эта — не моя. А ваши, может, и не родились еще. Или умерли сотни лет назад. Для того вы пришли вдвоем, бедные мальчики, настоящие мужчины. Только ты поймешь одиночество своего друга. И только ему сможешь сказать о своем. Другие будут усмехаться, крутить пальцем у виска. И еще кричать «какого рожна!». Вот так и будут. Или еще грубее. Женщинам чуть легче, им разрешено толпой — вздыхать, мечтать, выбирать, даже отдаваясь не тому. Вы будете — ловцы невидимого, не бывающего для других. Печально?

И, щекоча прядями его лицо, она склонилась, засматривая в глаза. Покачала коленями в такт его утвердительному покачиванию головой. Улыбнулась.

— Но, не печалься. Нет грусти отдельно. И потому, там, где другие лишь — мясо в мясо, вы, двое, каких немного в каждом поколении — познаете счастье. Высокое в низком. Длящееся через грусть, тоску от разлуки, через смерть.

Ромка открыл глаза. Смотрел на темные волосы, на острые соски небольших грудей. Было покойно. Чувствовал, как ухо щекочут волосы в низу ее живота. Девушка нагнулась, прижимая теплую грудь к его щеке.

— Хочешь знать, как это будет? Хочешь? Чтоб не ошибся, живя?

И сделала младшей знак. Ромка подобрался было, когда прохладные ладошки накрыли его бедра. Но старшая, тихо смеясь, погладила его волосы:

— Помни, мальчик, ты — здесь. Нечего бояться. Назад уже не повернуть.