Дмитрий Заваров - Осень на краю света

— Знаешь, почему я не верил в этот ход? — спросил он.

— Почему?

Отец Димитрий отозвался чисто машинально — все его внимание было сосредоточено на тоннеле: он разглядывал темноту, прислушивался и даже несколько раз потянул носом — принюхивался.

— Там внизу речка, — пояснил Юрий Григорич. — Думаю, они никак не справились бы с гидроизоляцией.

— Как видишь, справились. — Отец Димитрий указал на сухой свод.

— Это здесь. Тоннель опускается. Боюсь, на уровне оврага все затоплено.

Юрий Григорич ткнул пальцем в темное сырое пятно, расплывшееся на шершавом бетоне пола, и тоже понюхал воздух: пахло гнилью и сыростью.

— Нет, Пономарь. Не затоплено, — решительно возразил священник. — Он через этот тоннель икону украл. Думаю, ход как раз в церковную сторожку выходит. Я об этом еще тогда подумал, когда милиционер сказал, что камера никого не зафиксировала. Пошли!

Юрий Григорич бросил окурок, подхватил керосинку…

…и тянулись ровные ряды кирпичей, похожие на какие-то зашифрованные фразы: монотонно, однообразно, все мимо и мимо, не касаясь сознания. Пономарь понял, почему кирпичи кажутся ему знакомыми: именно из таких была сложена церковь наверху. Мерно звучали шаги под низким сводом, как будто тикали часы. Моталась впереди шинель с хлястиком, стягивающим глубокую складку ровно посередине спины. Только сейчас заметил Юрий Григорич, что на пуговицах не знакомая по армии звезда, а силуэт большой императорской короны.

Странный человек отец Димитрий — подумал так и сам на себя усмехнулся: нашел главную странность. Раскачивались лампы в такт ходьбе. Длинная, худая тень священника качалась справа. Пономарь взял керосинку в другую руку — для симметрии, — его силуэт тут же метнулся влево. Но собственная тень не понравилась: маленькая, приземистая, шар на тонких ножках с блином на голове — был он одет в телогрейку и старую замшевую кепку, позаимствованную у дяди Феди.

Тиканье шагов — и больше ничего. Даже вода не капала. И тоннель низкий, тесно в нем и муторно. Пятнадцать лет проработал в метрострое, а потому подсознательно искал ухом подходящий к обстановке плеск воды. Но не находил и потому чувствовал себя неуютно. Пономарь был бы рад любому постороннему звуку, но не было ничего постороннего. Тоннель выглядел мертвым и заброшенным, несмотря на полное отсутствие следов разрушения, даже мусора на полу за сотню лет так и не набралось. Юрий Григорич чиркнул пальцами по кладке над головой: сырой шершавый кирпич, перемежающийся выемками швов.

Ход ощутимо тянулся под уклон, в плесневую вонь мягко вплетался нарастающий запах разложения. Шел Пономарь вперед — но не видел ничего впереди за широкой спиной отца Димитрия. Как опускался куда-то. Текла мимо кладка, текли перед глазами картины этих дней: топорщащиеся усы Иваныча, пасмурное небо над кладбищем, безлюдная, разъеденная лужами деревенская улица… И ночь, полная дождя и веток, копошащаяся в убогом окне знакомого с детства сарая. Ледяное, полное жара тело с колышущимися от ритмичных движений грудями, острые, как ожоги, прикосновения — эх, Ленка, Ленка…

Показалось на миг, что сейчас проснется — и разлетится вся эта неестественная картина: не будет перед глазами серой спины, не будет тревожного пульсирующего света. Будет потолок, шкаф, тяжелые занавески с еле читающимся узором. Там было спокойно и просто. Но туда не хотелось…

— Получается, тут два тоннеля, что ли? — бросил через плечо отец Димитрий.

Голос прозвучал объемно. Звук метнулся от стены к стене и улетел под уклон, в темноту. По ногам тянуло холодом, спереди все сильнее чувствовалась гнилая вонь. Воняло не то чтобы сильно, но как-то на удивление противно: было в этом запахе нечто пугающее.

Юрий Григорич отодвинул колючее плечо, выглянул: тоннель обрывался в темноту. Отец Димитрий поднял лампу повыше, и стало видно, что ход вливается в другой тоннель, идущий перпендикулярно.

— Пойдем?

— Пошли.

Нехотя выползла из темноты противоположная стена тоннеля. И стало заметно, что новый ход идет наискось. Юрий Григорич успел рассмотреть какую-то полку под самым закруглением свода, а потом все его внимание переключилось на пол.

Там лежал труп, одетый в камуфляжную одежду. На черной голове контрастно выделялись короткие светлые волосы. Тело с раскинутыми руками располагалось в центре замысловатой геометрической фигуры, нарисованной на бетоне желтой краской.

— Что за…

И тут спереди ударил мощный грохот. Вздрогнул Юрий Григорич, машинально отскочил назад, но отец Димитрий уже всей массой налетел на него, отшвырнул к стене. Разбросанные лампы, синхронно ударившись о камень, погасли, и остаток траектории Юрий Григорич валился в полной темноте.

Это был выстрел: понял и тут же впечатался головой в кирпичную кладку. Затылок наполнился холодной болью, хоть кепка и смягчила удар. Снова вспышка из тоннеля, грохот, вонь керосина. Но рука уже тянула из кармана телогрейки револьвер. Высунувшись из-под отца Димитрия, Пономарь начал истерично палить в темноту. Искры, как от бенгальского огня, выхватывали из мрака арку проема, зудели рикошеты.

— Не стреляй! — вклинился в краткий миг тишины полукрик, полустон.

Но курок уже щелкал по пробитым капсюлям. А потом снова наступила мертвая тишина. Вонь усилилась скачком: видимо, потревожили труп, разворошили… И вот из той, дальней, темноты стон. Жив, сука! Юрий Григорич отбросил пустой наган в темноту, запоздало сообразил, что, по идее, у отца Димитрия где-то в карманах должны быть еще патроны. Он как раз нащупал руку товарища. Холодную ладонь. Машинально перехватил пальцами запястье — пульса не было. Может быть, с непривычки не нашел вену. Нужен свет! Пономарь решительно высвободил ноги из-под тяжелого тела в шершавой шинели. Встал на четвереньки, чиркнул зажигалкой. Одна из ламп лежала совсем рядом. Угол жестяного резервуара был разорван дробью, рядом растеклось керосиновое пятно. Где вторая? Вторая валялась у стены, рядом с кепкой. Блеснула стеклом — треснутым, но все еще на месте. Поднялся, подхватил керосинку, поджег фитиль сквозь скол.

Отец Димитрий лежал наискось прохода, в центре разметавшейся шинели. Длинный, худой, с торчащей вверх бородой. Водолазка на груди потрепана выстрелом, крови не видно. Сбоку от тела откатилась дюралевая труба, исписанная письменами. Юрий Григорич поднял опрометчиво брошенный револьвер и выглянул в главный тоннель.

Труп немного изменил положение, отвернул страшное черное лицо. И вонь уже отступила, улеглась. Может быть, принюхался. Через равные промежутки — метров в пять — по дальней стене хода располагались бетонные выступы, полочки. Наверное, для ламп. Как раз под одной из таких полок лежал, прислонившись плечами к стене, он — Вадим, родственник, внук брата сестры… И не узнать: прилизанные волосы топорщатся, рожа перекошена, на щеке клякса крови, похожая на раздавленную ягоду.